Михаил Гиголашвили - Кока

– Неужели привезли бабки? – восхитился Кока ювелирности кидняка.

– Да нет, куда там! Ох, и тупые козлы эти осетины! Ещё бунтовать вздумали, бараны! Правду люди говорят: пусти вошь себе на ногу – она скоро на голове у тебя окажется…

– А с дурью что случилось?

– Сатана сдал оптом барыге, Рублёвке с Авлабара, себе оставили на обкурку пару кило. И поехали втроём в Дагомыс гулять, оттяг был куражный, а потом ещё год задарма ту дурь курили, у барыги на хвосте сидели. Да, такую делюгу провернули! Вспомнить приятно!

В один из пасмурных слезливых дней, когда даже на прогулку выходить неохота, Моська Понос крикнул в кормушку:

– Гарми… Гамре… Чтоб тебя!.. Налегке! На выводку!

– Куда? – лениво спросил Кока. – Если ко врачу – у меня уже ничего не болит. Я врача два дня назад вызывал…

– Меньше болтай, хрюкосос! – загремел ключами Моська, а Замбахо тихо пояснил:

– На выводку – значит в управление повезут, на допрос или очняк…

Внизу, в приёмном покое, солдаты нацепили на него наручники.

– На расстрел ведёте? – попробовал пошутить Кока, но прыщавый солдат шуток не понимал, ткнул дулом в спину:

– Иди, не то прикончу! Житья от вас нет!

В наручниках не поспоришь. Коку сунули в “конверт”, набили машину людьми, поехали.

В управление вошёл, как в знакомое место. Вот и Семёныч. И лук с чесноком и водкой не перевелись в его сторожке, как и япона мать. И в коридорах та же вонь, что и в тюрьме: смесь сырости, дыма, пота, капусты, хлорки.

Около часа он был в КПЗ один. Размышлял, зачем его вызвали. И недоброе кружилось над ним: а затем, чтобы новую статью, до пятнадцати, впаять! Зачем ещё? Или свидание? С адвокатом? С мамой?

Потом привели зашуганного юношу с длинными патлами, тот застыл у двери.

– Здрасьте!

– Забор покрасьте! – привычно отозвался Кока. – Садись!

Парень залетел с тремя мастырками, и теперь, по его мнению, ему грозит штраф или год заключения.

– Год! Да я бы год на одной ноге отстоял! – искренне воскликнул Кока, но юноша нервно бегал по камере, ужасался липкой кружке на цепи, спрашивал – неужели его отправят в тюрьму, он не местный, в Пятигорске оказался у знакомой, они курили шмаль после ресторана, а менты подкрались и взяли их, не дали даже из рук мастырки выкинуть, так с зажатыми руками и до машины довели, чтоб все видели!

– Если не местный, могут отправить на тюрьму, вот как меня, – рассуждал Кока. – Но если задержан в той же республике, где прописан, то могут и под подписку выпустить. Или под домашний. Смотря кому в руки попадёшь.

Юноша, именем Марк, сам родом из Питера, учится там в Академии художеств, а в Пятигорск прилетел к знакомой – и вот…

– Хочешь художником стать? – спросил Кока.

– Нет, архитектором.

– Я сам строительный кончал, тоже корпеть за чертежами приходилось.

– А сейчас что? – спросил Марк.

– Сейчас на тюрьме чалюсь. Скорей бы в хату! – важно ответил Кока, и парень стал смотреть на него с двойным уважением.

Марк хотел курить, но сигарет не было – отобрали при обыске. Кока дал Семёнычу пять долларов, и скоро юноша дымил и сокрушался, что если дело дойдёт до суда, то его обязательно выгонят из Академии, куда так трудно поступать.

– Вот, думаю, поеду на каникулах на Кавказ, эмоционально и сексуально разомнусь, разгружусь, а тут – нате пожалуйста!

Кока усмехнулся:

– А зачем из Питера сюда на секс-разгрузку ехать, что, бабы в Ленинграде кончились? – Сам вспоминая, как поражён был в юности доступностью российских женщин, их готовностью в первый же день идти в постель (в Тбилиси всё было куда труднее и туманнее с этим делом). – У тебя какая статья? Не знаешь ещё? Ну, много не будет. Бросай курить – мой тебе совет! Бросай, пока на долгий срок в тюрьму не заехал! Я завязал – и ничего, жив!

Открылась дверь, Семёныч позвал:

– Пошли, Гамри, следак ждёт!

– Что ему, проклятому коняге в пенсне, надобно?

– А хер его, япону мать, знает! На то он и следак, чтоб людей молоть! – Семёныч высморкался через ноздрю на пол. – А ты в бороде – чистый Марл Какс!

– Карл Маркс?

– Ну.

– Да, тебе привет Расписной передавал, – вспомнил Кока.

– А, прошляк этот хитрожопый… Как он там?

– Жирует.

– Да, всегда лисой был, я его сто лет знаю. Шагай. Дорогу знаешь.

В кабинете следователя всё по-старому. За столом – Пётр Ильич. И нарукавники, и очки с верёвочкой – всё при нём. На месте и чернильница, куда он аккуратно макает перьевую ручку, что-то помечая напоследок в “деле”. Вылитый бухгалтер! Добрый пенсионер в парке! Чтоб тебе провалиться, коняга в пенсне!