Михаил Гиголашвили - Кока

Трюфель вдруг вспомнил:

– В школе училка говорила, что киты – млекопитающие, и раньше бегали по земле, а потом у них отсохли лапы и они ушли в воду. Это так?

Кока сказал, что никто ничего не знает – некоторые думают, что, наоборот, киты вылезли на сушу и вырастили лапы. Но в природе жить всем трудно – и китам, и жукам навозным. Ведь после того, как льва свергнут, он превращается в позорного бродячего изгоя – охотиться не может, зрения, зубов, когтей уже нет. Шатается в одиночестве по саванне и доедает падаль после гиен, когда мало чего остаётся…

– Зверь живёт один и умирает один, а люди вместе живут, – подал оптимистичный голос Трюфель.

Замбахо усмехнулся, отвечая ему:

– Человек человеку рознь! Некоторых надо приручать палкой и пистолетом! Вот кто тебя сюда загнал? А? Кто тебя сдал? Твой же напарник, фасовщик!

Кока спросил у Замбахо по-грузински, откуда в камере все всё знают друг о друге? Замбахо коротко бросил:

– Объебон… Обвиниловка… Ну, обвинительное заключение… Читаем все вместе, чтоб знать, с кем сидишь…

Когда надо сказать непонятное для других, они переходили на грузинский. И в это время другие зэки были похожи на членов Политбюро, где Сталин и Берия, расхаживая вокруг стола, беседовали по-грузински, а бедные члены, красные от страха, потными ушами тщетно вслушивались в страшную клокочущую речь, дабы выудить из неё хоть какое-нибудь внятное имя или понятное слово, успеть сообразить, о чём беседуют людоеды и кого следующего они собираются сожрать. Притом бабушка подчёркивала, что в довершение ко всему Сталин вообще говорил очень тихо, стыдясь своего грузинского акцента, поэтому у слушателей уши вырастали, как у кроликов, чтобы разобрать, о чём бормочет вождь и кого ожидает стенка и пуля.

Кока закончил рассказ тем, что каждый хищник знает: главное – это настойчивость и терпение, которого должно быть больше, чем у жертвы. И в первую очередь надо убивать и жрать слабых, старых, больных и малых. А кто наделил тигров когтями, клыками, ночным зрением, силой, решимостью, а антилоп и других баранов – только быстрыми ногами и глупыми рогами, никто не знает.

– Аллах знает, кто ещё? – подал голос Хаба. – Аллах велик! Мечети – наши казармы! Минареты – наши копья! Купола – наши шлемы!

Никто не противоречил, только доходяга Тёща сказал ни к селу ни к городу:

– Я жил в двухкомнатушечной клетке! С женой, двумя дочками и тёщей, будь она неладна! Пахал на двух работах, а денег – с гулькин нос!

Лом вздохом подтвердил:

– Хотел бы я на эту Гульку посмотреть – какой у неё, проклятой, нос?!

– Тигр-ра на душмана похожа, эли, чистый мусульманский р-рожа, клянусь мамой-джан!

Вдруг Лебский, отвечая на какие-то свои мысли, прогнусавил:

– Народ побунтует лет десять, а потом править будет новый Сталин. – Никто не понял, к чему это сказано.

Бутылка опустела.

Кока пошёл к двери, постучал. В кормушке явилась морда вертухая.

– Харитон, дорогой наш человек, выпить есть чего?

– Эй, сколько там осталось? – обернулся Харя в коридор. – Бутылка?

Отдав пять долларов и сказав Харе, что с него ещё бутылка, а то слишком жирно выходит, Кока получил пластиковый “Нарзан” с тёплой водкой, понёс на стол. Все оживились. Гагик спустил сверху кусок бастурмы.

– Для завтр-рам пр-рятал, бана, но р-раз такой дело, бр-ратья… Мы тоже вор-ронов не лыком шьём! Залетим в небо, как Юр-ра Гагур-р-рин!

– Аха, ещё Гагурян скажи! – искоса бормотнул Лом, занимаясь с Хабой перетягиванием рук.

Доходяга Тёща сметал крошки со стола, наводил порядок, Трюфель ушёл варить чифирь. Рудь что-то ворчал с верхних нар. Придурок вздыхал у параши.

После очередной стопки Кока, подобрев, указал на придурка:

– Дадим ему, пусть выпьет! Тоже человек! – Но Замбахо возразил:

– Какой на хер человек? Обмылок. Чмо болотное. Чушкарь. Сам дай, если очень хочешь, только не трогай его – сам в такого превратишься!

Кока оторвал картонку от коробки из-под рафинада, положил на неё хлеб с колбасой, отнёс придурку, положил рядом с ним на голые доски, где тот спал, а в его мятую кружку плеснул водки. Придурок схватил хлеб, начал, по-собачьи оглядываясь, жевать, судорожно глотать, запивая мелкими глотками, словно пил воду, а не водку.

Кавказский угол укоризненно зацокал: как можно до такого дойти?

– За что он чалится? – спросил Кока. – За что могут такого дебила посадить?

– За хер-рню какую-нибудь, эли. Кур-риц в кур-рятниках тр-рахал, бана.

Замбахо сказал: