Михаил Гиголашвили - Кока

Тут по телевизору начались новости, и хан Тархан, захлопнув книгу, ласково сказал:

– Цади, карги бичи хар [190] Иди, ты хороший парень (груз.). . Если просьбы будут – обращайся! Бог тебе навстречу! Мой совет: отсидишь свое – уезжай в Тбилиси, книги читай или, чего доброго, пиши – в зоне много чего увидишь, на роман наберётся, – усмехнулся Тархан. – Подожди! Баду, голубчик, дай гостю с собой что-нибудь вкусненькое для кентов в хате, а то сам он не берёт, деликатный такой!

Из-за ковра возник амбал в шапочке. Небрежно ссыпал с подноса в кулёк сухофрукты, чурчхелы, добавил булочки, без особой симпатии сунул кулёк Коке, дубаснул в дверь:

– Сэргуниа, даваи откриваи!

Булочки пахли так душисто! Так задорно похрустывали! Кока не удержался и съел одну по дороге в камеру, а две оставил сидельцам, давно горячего хлеба не видевшим. Небольшая пекарня при тюрьме выпекала хлеб и булки только для ментов и воров, простым зэкам хлеб привозили на хлебовозке, чей приезд и разгрузка на рассвете – скрежет и клацанье ворот шлюза, железное хлопанье дверец, хлюпанье сапогов, стук поддонов, ругань вертухаев-приёмщиков – будили тюрьму. Не успевали зэки ночью заснуть – в пять часов хлебный шум! Только закемарили – в шесть лязги подъёма! Только легли вздремнуть – в семь скрип проверки! Только завалились на шконари – в восемь суета завтрака! И так целый день. Не дают покоя сидельцам проклятые псы с их обходами, проверками, шмонами и докуками!

В камере кавказский угол ждал новостей – что сказал вор?

Кока, сев на главное место, важно сообщил, что вор был мил и милостив, угощал чаем с ореховым вареньем, спрашивал о деле, о Тбилиси.

– Вежливый, седой, как сенатор… Да, и подогрев подогнал. – Кока высыпал из кулька на стол содержимое, что обрадовало зэков.

– О, мама-джан, сухой фр-р-рукта, эли! Сто лет не виделся! Пр-риколь будет!

– Эта чурчхела вкусная, клянусь аллахом!

– Про меня спрашивал? – тихо покосился Замбахо.

– Говорил, что ты, как и Сатана, бандит, гангстер и киллер, всюду мертвяки за вами остаются…

Замбахо заулыбался:

– Вот старый пень! Мы как-то давно в одном деле были, так он этого забыть не может… Я бедных не трогаю, я богатых граблю! Да, с автоматом захожу, – а как ещё? Это его поколение в кустах сидело, высматривало, спят ли хозяева, чтоб на цыпочках по квартире в темноте, как крысы, шастать или по карманам за ерундой шустрить!.. Это не по мне! Легче всего срывать быстрые бабки с тех, кто сам рубит быстрые лёгкие деньги! А бобы сейчас у бухгалтеров и банкиров, их и надо щипать и шатать… А не дают – так рожу размазить, башку отколбасить, – и всё! Богатеи всегда найдутся!.. От во́ра нет затвора!

Подоспел обед.

За столом хватало места всем – только Лебский остался на нарах, куда ему благожелательный румяный Трюфель подал борщ, да придурок возле параши скрёб ложкой в миске.

На столе – колбаса, сыр, печенье, конфеты. Замбахо объяснил:

– Кому-то всё время топливо подгоняют, вместе хаваем.

– У меня тоже есть лук, чеснок и сахар, – вспомнил Кока.

– В целлофане лука сдохнет, ара, зацветётся! Достань!

– Если что надо, можно в ларьке заказывать, по воле аллаха всё есть, – обронил немногословный Хаба, наворачивая сыр с двумя кусками хлеба.

– Лучше я прямо вертухаю бабки дам, – по-бывалому ответил Кока, с чем все были согласны: ларька ещё жди, а пупкари – вот они, в рот и руки смотрят своими глазёнками сучьими.

Гагик, заправившись колбасой с сыром, теперь вспоминал:

– Самый лучший в мир-ре вещь, бана – на Севан р-рыба ишхан кушать и гр-р-ранатовый вино пить! Копчёный, эли, сига! Пальчиков облизешь! Люля из р-раковых шейков – с ума посойти! Пахлава! Гата – уф, цавотанем! (А Кока и Замбахо весело переглядывались, не споря: они-то знают, чья кухня самая лучшая на Кавказе, если не в мире. А той кухне, где главные блюда – сиг и вино из граната, претендовать на что-либо серьезное шансов нет.)

Вдруг от параши послышались звуки тумаков, ойканье, крики:

– Куди, чушкарь, лизешь на парашу? Люди хаваэ! Чмо погане!

Это Рудь начал гонять придурка – тот, похожий на загнанного хорька, закрывается руками, а Рудь бьёт его кружкой по голове, приговаривая:

– Знай, гадина, своэ мисце! Чого балухи вылупив? Сучий ти сину! Чушкан поганий!

– Что за халабуда? – оторвались от еды кавказцы. – Люди хавают! Кончай порожняк гнать! Хлебала залепили оба!

– Вам хавати – а чмо на очко полизло! Вылупок проклятий! – И Рудь, ударив напоследок придурка ногой под зад, вспрыгнул на верхние нары, оставив на столе свою миску с недоеденной баландой, но Замбахо велел ему убрать свои объедки со стола, что Рудь и сделал, ворча под нос: