Михаил Гиголашвили - Кока

И повёл Коку обратным ходом в подвал.

В камере Кока угостил дядю Абдула хлебом с лососиной, чему тот был весьма рад; активно заклацал вставными челюстями – зубы, видно, тоже принадлежали к списку слабых мест нарткалинского счетовода.

Разговор с главначем вселил какие-то надежды – обещал в тихую камеру определить… А вдруг издевается?.. И в самую страшную пошлёт?.. Как-то всё было очень уж обыденно-просто…

Он задремал. Во сне увидел: стоит возле ресторана с кем-то очень знакомым, но никак не может вспомнить, кто это, отчего ему неловко и он несёт всякую чушь, пока его не останавливает окрик: “Эй, бичо [177] Парень (груз.). !”

Что такое? Кто его тормошит?

Кока узнал бородатого мужика с крючковатым носом, сильной челюстью и бугристыми, выпуклыми надбровьями – тот сидел целый день в одиночестве возле окна, курившие сокамерники обходили его.

– Садаури хар?

– Тбилисели.

– Ра убнели?

– Сололакели [178] – Откуда ты? – Из Тбилиси. – Какого района? – Сололакский (груз.). .

– Достойный убан. Хромого Отара знаешь?

– Около сорок третьей школы что живёт? Много порножурналов имеет?

– Да. Темо Безрука?

– Мой сосед через два дома. Мы с ним летом в нарды часто играли, пока ему руку трамваем не отрезало…

– Хозо Вахо?

– У которого бульдог? Выше меня живёт, около гастронома, на Давиташвили.

Мужик продолжал:

– Тебя как зовут? Есть кличка?

– Кока. Мазало.

– По какой идёшь? За что сидишь? Первоход?

– А с какой целью интересуешься? – спросил Кока, как советовали.

Ему не понравилась настырность мужика, но тот примирительно ответил:

– Не кипятись, брат! Вижу – земляк! Я верийский, выше винзавода жил. Я за тобой следил. Ты правильно сделал, что не сдал вертухаям быка, который стукача отоварил. И правильно сделал, что старику хлеб принёс. Значит, сердце есть. – Узнав Кокино дело, покачал головой. – Тебе сразу надо было говорить: “Ничего не знаю, что в сумке!” Всем известно: кого с кайфом взяли, тот и отвечает, а других не впутывает, ему всё равно сидеть – зачем ещё друзей тянуть? Да и отбрехиваться одному легче, сверять никто ничего не будет…

– Мы с Нукри друзья с детства… соседи… вместе выросли… Не смог предать… – вздохнул Кока (умолчав о том, что при аресте мало что соображал и кроме стакана воды ни о чём думать не мог).

Мужик внимательно всматривался в него.

– Я это понял. Поэтому с тобой и заговорил! – И покачал головой. – Кого сажают, твари!.. Человека за дурь гноят! Да все наши цари чилимы [179] Кальян (груз.). курили день и ночь! Вино и чачу сами пьёте, чем конопля хуже винограда?

Наверху проснулись от их разговора, стали ворочаться, ворчать:

– Тише там, басурмане! Спят люди!

Мужик тихо сказал:

– Ладно. Не будем поднимать хипеж. Завтра побазарим. Разбежались. Если что – найдёшь меня на тюрьме, вертухаям я хорошо известен. Меня Замбахо зовут, Замбахо Зерагия. – И неслышно ушёл на своё место под окном…

…Ночью Кока проснулся. Темно. Лампа погашена. Луна освещает нары с тёмными телами. Настырно капает вода из крана. Кто-то похрапывает, сопит, бормочет, вздыхает во сне. Дымные смурные драные дёрганые мысли бессмысленно крутятся в голове, как спирали, и вылетают в чёрный космос, где их уже не догнать, не поймать, не настичь, не ухватить…

Утро началось с шума и переполоха – в камеру нагнали новых зэков с этапа, взамен кого-то увели. Кто-то из новичков требовал доктора – ранили в ногу при задержании, гноится. Кто-то ругался из-за места на нарах. Дяди Абдула не было. Ночного гостя – тоже. Да был ли он вообще?

Кока лежал неподвижно, мрачно думая о том, что самое главное для человека – быть одному, а в тюрьме, видно, этого никогда не будет… Надо всё время с кем-то говорить, ссориться, играть в карты, слушать всякую ерунду, самому пороть чушь и ересь. “Как не ценили самые простые вещи! Свобода, тишина, одиночество!” – скорбно размышлял он, слушая, как Руслан сгоняет с верхних нар пронырливого новичка:

– Эй, шахтёр чумазый, отхватишь! Сгинь с моего лежбища! – А тот, хотя и отнекиваясь: “Здесь места не нумерованы! Броня у тебя, что ли?”, послушно спрыгнул.

Вдруг Кока услышал зов:

– Гамрекели, с вещами! – Сало стоял у открытой двери. – Быстрее, хватит харю плющить! Ишь, бороду отрастил, зверь! – А на вопрос, куда идём, ухмыльнулся: – Куда следует! Вещей нет? Вперёд!

Они двинулись по коридорам подвала. Дохнуло склепной сыростью. Оказались возле тяжёлой двери с засовами. Белой краской от руки выведено: