Мария Рыбакова - Черновик человека

Он садится на песок, сбрасывает ботинки, снимает носки. Я не хочу, я вас здесь подожду, говорит Света. Нет, все-таки не хулиганка больше, вздыхает Левченко. Остепенилась ты, мать. Ну хорошо, подожди.

Он с трудом поднимается, несколько мгновений ловит нестойкое равновесие, потом уверенным шагом идет к воде, входит, не вздрогнув, в ее холод и поднимает ногой брызги. Ха-ха, смотри, какое счастье! И принимается ходить взад-вперед по пенной кромке.

Света не видит его лицо, она видит только силуэт в темноте, как он резвится на краю океана. Она не пойдет в воду. Она должна дослушать мотивчик в своей голове, бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, и опять бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум. Этот-пляж-и-эта-ночь. Старый-лев-ченко-поэт.

Потом она встает и кричит океану:

Знаете, дядя Жора, один священник говорил, что в меня в детстве вселился дьявол.

Левченко возвращается к ней, ноги увязают в песке, он тяжело, по-пьяному, садится рядом: ох, находился, ох, водичка. Какой еще дьявол?

Он вытаскивает из бутылки слабо вставленную пробку и делает большой глоток. Дает бутылку Свете, та пригубливает и отдает ему. Он глотает несколько раз, отличное вино, говорит он. Так какой еще там дьявол?

Самый настоящий. Потому что стихи у меня были невеселые. Звук приходит в темный лес. А почему темный? Потому что у меня темная душа. Звук в нее проникает, а свет остается вовне. Поцелуев нет, а есть пустые комнаты. Значит, любви нет, есть одна пустота. Дьявол овладел ребенком, когда ребенок по ночам не спал. Очень опасно, если дети не спят – Сатана может к ним через окно проникнуть. И всякое ужасное внушить – грех уныния, понимаете. А как священник объяснял, что я стихи перестала писать? Это оттого, что я в тринадцать лет покрестилась. Выгнала дьявола.

А почему ты, Света, перестала стихи писать? Надо было совершенствовать мастерство (глоток). Работать над собой. Ты подавала такие надежды. А потом все бросила. Я долго надеялся, что ты позвонишь, покажешь мне что-то новенькое. Но ничего больше не было (еще глоток). Как в воду канула. Неужели что-то интереснее появилось? Конечно, молодежные компании, я понимаю, гитара, мальчики, а все же.

У меня нет таланта, сказала Света.

Как это нет?! Без таланта ты бы никогда не написала. Тех стихов. Которые напечатали. Я их до сих пор помню. Когда куры клюют. Они. Поклоняются камню. Никто не умел так видеть. Как ты в восемь лет (от усталости или вина его согласные стираются: никтнеумтаквидет … кактвсмлет …).

У меня был синдром Кандинского-Клерамбо.

Эт-еще ч-такое .

Я в Интернете прочитала. У Светы Лукиной был синдром Кандинского-Клерамбо. Потому что я говорила, что ко мне звук приходит. А это именно такой синдром. Когда свои мысли воспринимаются как чужие. Я стихи сочиняю, но мне кажется, что это мной сочиняют. Я говорю, а мне кажется, что это мной говорят. И даже если иду куда-то по собственной воле, у меня такое впечатление, что мной двигают как куклой.

Светочка. Ты же п-нимашь. Это бред. Хочш… Я тебе покажу п-сошн-англа? Левченко откидывается на песок и несколько раз двигает руками, оставляя на песке следы несуществующих крыл. Песошный англ, Света.

А может, и правда, мной что-то двигало. Тайная сила космоса. Может, я себя в пятилетнем возрасте целиком и полностью этой силе отдала.

Света посыпала ногу Левченко песком. Зачерпнула горсть и еще посыпала.

Только не знаю, откуда эта сила приходила. Вовсе не радость, а такое огромное космическое страдание. И я ему себя отдала, когда была еще совсем маленькая. Думаете, бред?

Бред… прошептал Левченко и закрыл глаза. На секунду что-то, похожее на храп, вырвалось у него из глотки.

Света подняла голову: звезды светили вопросительным светом. Как бы я хотела уметь различать созвездия. Но теперь уже не научусь. Может, спросить Левченко про небо, он наверняка знает. Нет, не надо. Лучше продолжать посыпать его песком. Уже вторая нога покрывается. В голове звучит все тот же мотивчик, бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, задом наперед, и все наоборот . Океан вторит песенке, с шумом ломая волны. Какое же все-таки все это злое: море и звезды, песок и воздух. Что бы там ни говорили – ах, посмотри на эти волны, ах, понюхай цветочки, ах, какой аромат, ах, небо-то какое, ах, птички.

Ты меня так и не спросил, как я сюда приехала. Хочешь, расскажу? Губы Левченко издают какой-то другой звук, вроде: да, рскжи. И он снова погружается в бесчувствие.

Может быть, он меня все-таки слышит, думает Света.