Юлия Сиромолот - Подсолнух и яблоки

А, черт, это английский же… Do you teach with inspiration?

Учишь… как ты учишь… вдохновенно…

Глупости-то какие, что ты… учишь… возвращение… домой… Но дома нет, куда возвращаться, учить — чему? Кого? Вдохновенно?!

Teach.

Teacht…

Он пропустил поворот к порту… Остановился в каком-то тупике, сидел, зажмурясь, и видел одно:

Дом.

Путь назад.

Отделаться невозможно — языки смешались, путь домой… Эрин…

Так Келли стал собираться домой. Выждал время, поговорил с Марчем. Друг Эван изумился, возмутился — что тебе, плохо тут? Но Келли сказал, что дело не в том — плохо, нет ли…а вот «Сида», Марч, будет тогда твоя вся…

Марч подумал, посчитал — основательный! — и согласился.

Но в глубине души не очень верил — даже когда они с Келли бумаги подписывали на передачу… Келли и сам себе не очень верил, но получил первый взнос от Марча — и три дня спустя на столе уже лежали билеты.

Хобарт — Сидней — Пунта-Аренас — Сантьяго.

И дальше — до Дублина.

Устроили прощальную вечеринку — для тех, кого от сердца отрывал, уезжая.

И все думали — за столом скажет — я ненадолго, туда и обратно, или хотя бы объяснит, что за стих нашел? Но Келли виду не подавал, что понимает — от него признаний каких-то ждут, слов, ясности.

Жена Марча, Патриция, не вытерпела — утащила Келли в коридор — поговорить. Но напрямую спросить — не получалось, не тот Келли был сегодня.

— И кто теперь мне скажет: «Падригин, мо хара»?

— А что? Будешь скучать?

— Это было… забавно.

— Ты же научила Дуду. Вот он и будет.

— Дуду — глупая птица. А ты — мой друг. Наш друг.

Келли посмотрел в стакан, поболтал соломинкой.

— Ничего, Падригин, мо хара . Это пройдет.

— Господи, Келли, какой ты странный… Ну, хорошо. Пусть тебе надо ехать. Но почему так? Отдал Эвану клуб…

— Не отдал, а продал.

— Да Бог с ним. И дом продал…

— А дом я как раз отдал, — полез в карман, вытащил визитку, — ох ты… Общество защиты прав диких животных, м-да… это потому, что прислали такую девушку симпатичную…

— Келли, я просто поверить не могу. Вот мы сейчас… ну еще час, два, три — допьем, доедим, допляшем… а потом?

— Пат, ну что ты… Со зверолюбами я договорился, не бездомный, переночую, а утром рано — на паром.

— Вот именно! Келли, ты в самом деле не собираешься вернуться? Это же твой клуб!

— Не мой, а Эвана. Он справится, не волнуйся.

— Да знаю я, что справится, я не о том… Это же кусок твоей жизни, разве можно вот так?

— Вот именно, Пат, — он поставил стакан на подоконник, осторожно разогнул ее пальцы — чтоб не стискивала локти, будто от холода, отпустил ладонь. — Все правильно ты говоришь. Кусок. И еще кусок. И там. И тут… А жизни-то и нет.

— Значит, ты думаешь, она где-нибудь там тебя поджидает? Вся такая цельная и готовенькая? Как ребенок, ей-Богу!

— Да нет, Пат, не ребенок. Уже нет. Но и оставаться я тоже… не могу.

— Потому что это — чертова дыра на краю света?

— Глупости. Какая еще дыра — в наше время… Но есть люди, которых я должен увидеть снова… есть.

Как я объясню тебе, думал он, как расскажу — тоска: пять лет с привидением. И Сида… и надписи на мосту.

— Так увидишь, и вернись! Зачем так — раз, и все, и наповал…

Келли покачал головой.

— Пат, я и сам не знаю. Но сделал, что сделал, и это правильно. У вас тут корни, а я пришел и ушел. Ну, только не надо, будто я святой или добрый волшебник, или что у вас тут до меня была проруха, а я все спас, это же неправда?

Патриция сердито отмахнулась.

— Неправда, конечно, неправда. Но ты… зачем быть святым? Очень хочешь? Хорошим парнем тебе уже мало?

Келли улыбнулся, взял ее за мизинец, как маленькую.

— Спасибо, Пат. Больше, чем я заслуживаю, честное слово.

Марч выглянул в коридор, фыркнул: вот они где!

— Пат, Келли! Ну, что вы там!

— Иду, — тяжелым, словно сонным голосом отозвался Келли. Пат забрала руку, поежилась.

— Идем. Идем.

Келли шел за ней, позабыв стакан на подоконнике, половина на половине — тут легкий, выбеленный, тут — свинцом налитый, не от «Джемисона» и не от горя — сам решил… Но будто ударило по горлу, когда почувствовал — никогда ему больше не держать за пальцы и эту женщину, подругу, о которой и подумать нельзя ничего, кроме — светлая… С ее Марчем, с ее вареньем из мелких яблочек, с их девоньками — Мэри постарше, Джоанна помладше…

— А это — специально для тебя!

Замер у входа — узнал мелодию…

Оба в черном, только у Тераи рубашка расстегнута — ну, не может закрываться! А Дэф правильный, и светлые глаза его еще светлее от черноты…