Изабель Отисье - И вдруг никого не стало

Эта скудость была во благо. Незачем ломать голову, достаточно принимать то, что приходит, отдаться течению повседневности.

Она все чаще приходила поболтать с миссис Теренс, которая грела у рдевшего поддельным огнем электрокамина ревматические суставы.

Славная женщина очень гордилась тем, что Джордж Оруэлл писал здесь «1984». До того как купить дом, он провел несколько недель в гостинице. Заведение тогда держали ее мать и отчим. Она помнила этого сумрачного человека с длинным худым лицом и печальными глазами, который даже ей, маленькой девочке, не улыбался. Ничего удивительного нет в том, что он написал такую ужасную книгу, – когда она доросла до того, чтобы ее прочитать, ей потом кошмары снились.

«Несчастный безутешный вдовец», – говорила ее мать.

Луиза сочувствовала горю этого человека, который, как и она сама, искал здесь покоя.

У миссис Теренс явно появились свои соображения насчет Луизы, она делала намеки: «Дети?.. А на Рождество вы вернетесь домой?»

Хозяйка была убеждена, что молодая женщина залечивает на острове сердечные раны.

И правда – вот уже и Рождество. Луиза встречала его в гостинице, и ее, единственную постоялицу, пригласили разделить с хозяевами жареного дикого гуся – необыкновенно вкусного – и не очень удавшийся пудинг. Между Рождеством и Новым годом валил снег. Она продолжала свои прогулки, обувшись в высокие сапоги, которыми тоже снабдил ее мистер Теренс.

– Это сапоги моей невестки. Надо вам сказать, дети зимой теперь никогда сюда не приезжают, Балеарские острова им нравятся больше!

Никаких развлечений в этой затерянной деревне не было, разве что в пять часов заходили выпить после работы люди с расположенного напротив гостиницы винокуренного завода. Только мужчины, четверка холостяков, а по пятницам – два пожилых бригадира и счетовод. Луиза завидовала их простому и, казалось бы, однообразному общению. Кружка пива, за ней вторая, разговоры о том, как прошел рабочий день, о каких-то деревенских событиях, недовольство «этими в Лондоне», обещания голосовать за независимых – и все с этим акцентом, из-за которого половины слов не разобрать. Поскольку Луиза обычно как раз в это время возвращалась с прогулки, ее иногда втягивали в разговор.

– Ну что, барышня, продвигается ваша книга? Надо бы вам в следующий раз, как прояснится, прогуляться в сторону мыса Фенеара, там можно увидеть оленей…

Большего от нее никто не требовал, она заняла свое место в пейзаже, она – «французская писательница». Никому не было дела до того, откуда она приехала, что пережила, о чем пишет.

Один из них, Эд, поглядывал на нее с интересом, а как-то раз предложил в субботу прокатиться с ним на мотоцикле до винокурни. Но Луиза еще не готова была завязывать отношения, даже поверхностные. И все же она и в этом плане начала выздоравливать. Как-то ночью перед сном она положила одну руку себе на грудь, а вторая робко, осторожно пробралась между ног, и в конце концов Луиза испытала наслаждение. Чисто физическое, но это ее успокоило – она приходит в норму.

Однажды вечером Луиза нашла на полке «1984» и взяла книгу с собой в постель. Кое-что оттуда она помнила. Пытка крысой, которая и раньше производила на нее сильное впечатление, теперь, когда она знала, на что способны эти хищные твари, особенно ужасала. Но одно место ее зацепило, это было словно озарение, и она перечитала его трижды. Герой романа, Уинстон, получает книгу, написанную неким Эммануэлем Голдстейном, якобы возглавляющим заговор против Старшего Брата. Этот диссидент в своих сочинениях разоблачает методы тоталитаризма, и от одной фразы в главе об информации у Луизы перехватило дыхание. «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым» [23] Перевод В. Голышева. .

Эта фраза ее ошеломила. Никогда раньше она не чувствовала, что книга прямо обращается к ней или может помочь ей во всем разобраться. Романы были выдуманными историями, а теперь оказалось, что они могут взаимодействовать с реальностью.

Оруэлл развивал свои рассуждения дальше. Устройство общества основано на том факте, что Старший Брат непогрешим. Стало быть, прошлое необходимо приспосабливать к настоящему, чтобы избежать всякого исторического анализа, всякого сравнения или пересмотра. При Сталине ретушировали старые фотографии Политбюро, убирая тех, кто закончил свои дни в ГУЛАГе. И потому члены партии должны неизменно верить, что черное – это белое, и наоборот. Оруэлл называл это «двоемыслием».