Изабель Отисье - И вдруг никого не стало

Ванная в ее номере была размером с жилую комнату. Луиза вытряхнула в ванну соли из всех флакончиков, рядком стоявших над умывальником, и нырнула под полуметровый слой пены, мощно благоухающей ванилью. Вода была до того горячая, что она чуть не сварилась. Лежала в этой амниотической жидкости сонная, ни о чем не думая.

Ей бы следовало навести хоть какой-то порядок в собственной голове, разобраться в собственной жизни, но в памяти мелькали лишь обрывочные картинки нескольких последних часов.

Какой-то тип в костюме вяло ее обнимает и преподносит цветы, Пьер-Ив шепчет на ухо, что это помощник государственного секретаря. Фотограф просит улыбнуться, не открывая рта, иначе на снимке она будет выглядеть некрасиво. Какая-то дама протягивает бумагу и ручку, и Луиза не понимает, что с этим делать. И снова Пьер-Ив ее выручает… автограф, шепчет он… Перед началом ее интервью по телевизору рекламируют собачью еду, с виду куда более аппетитную, чем то, что она жадно ела несколько недель назад. К ней тянутся микрофоны, ей задают вопросы, и снова микрофоны, и снова вопросы. Больше всего ее удивили несмолкающие аплодисменты, под которые она вошла в зал для официальных делегаций аэропорта Орли.

Ей казалось, что ее окружает странное племя, чьи обычаи она перестала понимать.

Хотя это был все тот же мир, это были все те же люди, которых она покинула меньше года назад.

Устроенный и оплаченный «Actu» семейный завтрак совсем не удался. В ресторан были допущены только ее родители и оба брата с женами. Большой ресторан быстрого обслуживания по соседству с редакцией был сейчас для Луизы самым неподходящим местом: слишком много шума, слишком много суеты. Семейная встреча после долгой разлуки под несмолкающий гомон, посреди беготни официантов. В зале прилета, под пристальным взглядом камер, они, конечно же, бросились друг другу в объятия. Но в семье Фламбар не было единодушия. Родителям хотелось, чтобы все поскорее затихло, они опасались соседских пересудов, расспросов в мясной лавке или булочной. Братья Луизы не возводили сдержанность в культ. У них от сердца отлегло, когда младшая сестра вернулась, – их сестренка, их «малявка» жива. И им льстила ее внезапная слава, отсветы которой падали и на них.

Луиза предпочла бы встречу попроще. С теми, кого любишь, разговор даже после долгой разлуки продолжается с того места, на котором прервался, вы по-прежнему на одной волне и полны нежности. Но в ее семье всегда так мало разговаривали между собой, были так друг от друга далеки. По их замечаниям она поняла: то, что именно она, «малявка», вышла на первый план, неприлично. Казалось, еще немного – и они заставят ее оправдываться, потребуют извиниться за то, что из-за нее поднялась вся эта суматоха.

Больше всего родных занимали крушение, жалкое существование на острове и трагедия, и Луизе казалось, что ее это принижает. Ей хотелось бы рассказать еще и о том, каким счастьем было это путешествие, какими чудесными были эти несколько месяцев бродяжничества. Одна из невесток постоянно возвращалась к самым ужасным подробностям, и на мгновение ей представилось, как та хвастается в парикмахерской: «Ну да, представьте себе, моя золовушка душила птиц голыми руками и ела их сырыми!» И не поймешь, посмеяться над этим или обидеться на то, как ее выставляют напоказ. Неужели все, что осталось от их отношений, это упреки или попытки примазаться к ее внезапной известности? Луиза винила себя в том, что не сочувствует их прошлым треволнениям. Они-то ни малейшего удовольствия от приключений не получили. Тревога и страх, когда она пропала, – вот и все, что им досталось. Так можно ли осуждать их за то, что они ничего не понимают?

Отец добил ее, сказав: «Как бы там ни было, я же тебе говорил, что путешествие это ни к чему, нет в нем ничего хорошего!»

«Неправда!» – захотелось ей крикнуть в ответ. Пусть это плохо закончилось, но никогда она не жила так полно, так насыщенно, никогда так не наслаждалась жизнью, как во время этого путешествия. Она готова была поклясться, что именно это они ей и ставят в вину, и чувствовала, что не сумеет ничего им объяснить. Она всегда от них отличалась, они ее никогда не понимали и не ценили. Ничто не изменилось. Но сегодняшняя Луиза – уже не «малявка», испытания заставили ее повзрослеть. Они этого еще не заметили, а она не знала, как им это показать, и, побежденная, уткнулась в свою тарелку, как девчонка.

Когда мать спросила, что она намерена делать дальше, может ли сразу же выйти на работу, вернуть себе сданную квартиру, Луиза ответила почти невежливо. Она пока ничего не знает, и это не имеет ни малейшего значения.