Роберт Уоррен - Воинство ангелов

— Мне показалось, что старик вот-вот грохнется в обморок, но он взял себя в руки. Он попытался ускользнуть, глядя на обретенную родню с нескрываемой подозрительностью, а потом сделал движение, словно желая стереть поцелуй со лба. Но мистер Лоунберри все-таки прижал его к стенке возле самой двери, там, где аромат был гуще, а мухи жирнее, сам же он, мистер Лоунберри-младший, опустился на старый ящик из-под галет, обмахиваясь шляпой, и они принялись беседовать. Обмахивание шляпой было единственной уступкой человеческой слабости и чуткости к запахам, которую допустил мистер Лоунберри-младший.

— Я ждал в экипаже, и вот наконец они подошли, сели сзади, и я отвез их в город, вызвав, надо думать, немало шуток и иронических замечаний у завсегдатаев Главной улицы, веселившихся, словно увидели живого йеху. Не скажу, чтобы я не испытывал смущения.

Я представила себе его холодное отрешенное лицо среди всех этих шуточек и насмешек — как если бы он нес пакет с провизией, только хуже, гораздо хуже.

Хуже настолько, что, когда они добрались до отеля, в душе у него, видимо, накопилось нечто, что только и ждало повода выплеснуться.

До дверей отеля их сопровождало несколько зевак и уличных мальчишек. Тобайес прошел внутрь поговорить с мистером Биггерсом, которого знал, как знал всех в маленьком Гейлсберге, и которому время от времени оказывал кое-какие юридические услуги. Мистер Биггерс вышел навстречу, полный, как всегда, чувства собственного достоинства, этот Индюк-Биггерс, Горлан-Биггерс, но все равно можно было бы уговорить его использовать черную лестницу, если б решения его не ожидали также и наблюдатели.

Поэтому он разбушевался. Он сказал, что Дядюшка Гниль задолжал ему арендную плату. В ответ на это мистер Лоунберри-младший, вытащив бумажник, осведомился, сколько именно он ему должен. Пять долларов, ответил мистер Биггерс. Два доллара, сказал Дядюшка Гниль. Мистер Лоунберри-младший заплатил пять. После чего со всей учтивостью вновь был поднят вопрос о черной лестнице, но мистер Биггерс как с цени сорвался.

Мистер Лоунберри сохранял полнейшее хладнокровие, что распаляло мистера Биггерса еще больше. Ему надо было найти какой-то выход. Но когда наконец он нашел этот выход, то лучше бы он его не находил. Мистер Лоунберри совершенно спокойно и просто заявил, что, поскольку его не могут разместить, как он того желает, не соблаговолит ли мистер Биггерс спустить вниз его саквояж. Мистер Биггерс предложил ему сделать это самому, но предложение это мистер Лоунберри отклонил, сказав, что ноги его не будет в этом отеле, если он хочет сохранить к себе хоть каплю уважения. Мистер Биггерс сказал, что в таком случае пусть сгниет этот саквояж, на что мистер Лоунберри возразил, что тогда это будет поводом для судебного иска об ущербе, нанесенном его собственности.

Наверное, выражение «судебный иск» переключило мистера Биггерса на Тобайеса. Повернувшись к нему, он спросил, не Тобайес ли подучил негра так с ним разговаривать. Тобайес ответил, что нет, но что и он считает: клиент вправе требовать назад свои вещи, тем более что счет был оплачен заранее и в двойном размере, учитывая двадцатидолларовую взятку.

«Взятку!» — заревел мистер Биггерс и спросил, уж не хочет ли этим сказать Тобайес, что больше доверяет слову черномазого, чем тому, что говорит он, мистер Биггерс.

Тобайес сказал, что вполне доверяет слову мистера Лоунберри, назвав клиента, конечно, мистером Лоунберри.

— Знаешь, — заметил Тобайес, рассказывая мне всю эту историю, — я просто вляпался в это дело. Не желал вмешиваться, но что-то потянуло, не удержался.

Так или иначе, сказал мистер Биггерс, плевать он хотел на то, что считает Тобайес, задрипанный адвокатишка, который ни бельмеса не смыслит в своем деле и к которому он больше не собирается обращаться за юридической помощью, а в придачу еще и пьяница.

— Вот оно как, — спокойно сказал мне Тобайес. — Живешь в Гейлсберге, так приходится терпеть, общаться с людьми такими, какие они есть, и даже вести с ними дела помаленьку, деньги зарабатывать, перебиваться. Но тут я об этом не думал, хотя все эти годы думал именно так. Я просто сказал.

Он замолчал, потом повернулся ко мне:

— Принеси мне еще, пожалуйста, горячей воды, Мэнти.

Я принесла воды и вылила в ванну.

— Что ты сказал? — спросила я, чувствуя, как важен ответ и страшась его.

— Честно говоря, — признался Тобайес, — поначалу я, по-моему, страшно удивился. Думаю, буквально рот открыл. А потом я увидел, каким взглядом смотрит на меня этот цветной. Очень красноречивым взглядом, словно говоря: значит, и ты тоже.