Роберт Уоррен - Воинство ангелов

Конечно, я гордилась его стихами и этими похвалами. Самое известное его стихотворение, напечатанное в «Атлантик Мансли» и повсеместно цитируемое, называвшееся «Мертвый патруль», я вырезала и повесила в рамочке на стену. Тобайес был доволен, хотя смущался и корил себя за слабость и тщеславие, а когда я показывала стихотворение гостям, делал вид, что посмеивается над таким моим восторженным к нему отношением.

Потом пришло время, когда я стала понимать по наклону его головы, что он ждет, когда я скажу гостям: «Это стихотворение, которое Тобайес написал много лет назад, когда еще писал стихи», скажу это неприятным, самой мне отвратительным тоном гордой и преданной жены.

Однажды утром я увидела, что стихотворения на стене нет. А ведь еще накануне вечером я демонстрировала его судье Толли; значит, ночью Тобайес встал с нашей общей постели и снял стихотворение, чтобы потом уж наверняка уничтожить. На стене, там, где оно висело, остался бледный прямоугольник, и видно было, как изменили цвет потемневшие обои в комнате. Необходимо переклеить обои, подумала я, хотя и знала, что мы не можем себе этого позволить. Но все это было позже, когда мы перебрались в Силлс-Кроссинг в Канзасе.

А пока жизнь в Сент-Луисе шла своим чередом и не без приятностей. Радовал маленький Леонидас — крепкий, красивый ребенок, а еще появилась у нас дочка Марта — кареглазая, с кудрявыми волосами, все говорили, вылитая я, а я никак не верила — так хороша была девочка. Я любила моих детей, мне нравилось разливать чай из старинного и благородного серебряного прибора, оставшегося еще со времен Георга II. Я восхищалась красивым лицом Тобайеса, глядя на него через стол в гостиной, и не чувствовала одиночества по ночам, когда спала на его руке. Короче говоря, мы были замечательной и верной молодой супружеской парой — да, именно так я себе это представляла: замечательная молодая супружеская пара, позирующая, как я говорила, для фотографа, а разве не фотограф только и нужен всем нам, дабы увериться в реальности существующего?

А потом к Тобайесу пришла слава. Не из-за стихов. Из-за книги, над которой он, втайне даже от меня, работал около десяти лет, книги, которую он выстрадал в тиши кабинета, куда я никогда не вторгалась, вымучил в бессонные часы на своей подушке, куда я также вторгалась крайне редко — все это время, пока действительность втаптывала в грязь его юношескую мечту об идеале, призванном искупить зло и кровавое смертоубийство войны. Книга его называлась «Великое предательство».

Теперь, в 1877 году, говорилось в книге, идея свободы оказалась преданной, и предал ее Большой Бизнес, сперва введя адвокатов различных компаний в состав Верховного Суда якобы для защиты Национальных Интересов, потом утихомирив Юг пересмотром Четырнадцатой поправки и заключением сделки с демократами Юга — согласием на выдвижение в президенты Резерфорда Хейеса в обмен на вывод войск и предоставление негров милости плантаторов.

Но это, писал Тобайес, лишь один из симптомов, пускай и красноречивых, царящего вокруг Зла. Было время, когда в Новой Англии — Тобайес указывал, что он намеренно пишет о части Америки, ему близкой, — все стремились жить во имя идеи Добра, стремились жить по Правде, в соответствии с заповедями Божьими, людей привлекала не форма, но сущность — идея Прогресса, Свободы, Братства, ценности более глубокие, нежели ценности вещизма. Ради этих идей люди вели кровопролитную войну, но, победив, они сами же бросили эти идеи под ноги молоху вещизма, и ныне край, давший миру государственных мужей, пророков, путешественников, ученых, поэтов и мудрецов, населяют политики, пресмыкающиеся перед чистоганом, судьи, служащие только звонкой монете, пророки на процентах, продажные халтурщики-ученые, замшелые учителя и философы, готовые оправдать все что угодно.

«Мы взялись за оружие, чтобы отстоять Союз, — пылко восклицал он, — и мы отстояли его, но теперь это союз с долларом, ведущий к погибели. Мы спасли Союз, но не потеряли ли мы наши души?»

Не знаю, потеряли ли мы души, но друзей мы почти потеряли. Молодые люди из нашего кружка, теперь уже повзрослевшие и сами, по большей части вступившие на стезю Успеха, все реже и реже посещали нашу уютную гостиную, да и то только лишь потому, как я это чувствовала, что Тобайес Сиерс даже в безумии своем оставался сыном старого Сиерса. Знай они о язвительных письмах, которыми обменивались сын с отцом, они вряд ли заглядывали бы к нам вообще.