И тогда я думала, как хорошо было бы, если б он все-таки убежал с Айрин Колфел, и тешила себя, находя в этой мечте грустное удовлетворение, ибо справедливость в таком случае восторжествовала бы и Тобайес с Айрин рука об руку направились бы к светлым вершинам идеального, и достигли бы их, вкусив блаженства и красоты, оставив меня внизу — умирать.
Но он не оставил меня умирать. Он был со мной, и был ко мне добр, и усердно занимался юриспруденцией, и корпел, ночь за ночью, в своем кабинете над книгой, которая, по его словам, должна была прояснить глубинную Идею нашей Истории.
Потом умер Леонидас Сиерс. Умер, не оставив по завещанию ни цента Тобайесу, единственному своему отпрыску. Причина такого решения была сформулирована им четко: «Не из-за его вольнодумства или недостатка сыновней почтительности. Но ввиду непонимания им обязательств, налагаемых богатством».
— Да, — сказал Тобайес. — Он намекает на «Великое предательство». — Он аккуратно сложил письмо из Бостона от поверенного его отца. — Что ж, — добавил он хмыкнув, — не дождался он моей новой книги!
И Тобайес вернулся к своим занятиям — адвокатуре и книге — и был по-прежнему добр ко мне и ласков к детям, и все было как всегда, потому что о деньгах он вообще заботился мало, а я, как ни странно, даже рада была, что отец обделил его наследством, потому что так, мне казалось, он полностью переходит в мое владение, что подтверждается документально.
Но как же я оказалась слепа! Потому что тонко, очень тонко действуя орудием осуждения, старый Сиерс оторвал от меня Тобайеса и сделал его игрушкой в руках взыскательной и капризной богини Успеха. А возможно, то были руки другого бога, бога-близнеца, называемого Поражением, чей культ еще строже и загадочнее. И Тобайес, даже работавший за закрытой дверью кабинета над книгой о пороках нашего времени, сам стал порождением этого времени, потому что однажды вечером, не заходя в кабинет, он сказал:
— Я тут познакомился с неким мистером Лоусоном, человеком весьма сведущим, не нашего круга, но сведущим в вопросах местной экономики и ее перспектив. Кажется, здесь затевается строительство железнодорожной ветки до Мордена. Есть шанс поучаствовать, то есть, как говорит мистер Лоусон, отхватить свой кусок пирога. — И Тобайес чуть-чуть скривил губу, выражая этим легкую иронию, как мне показалось, не совсем и не только по отношению к мистеру Лоусону. — Одним словом, получить акции на общих основаниях, став соучредителями, а дальше уж, мистер Лоусон говорит, дело техники, и если…
И если б это оказалось правдой, мы могли бы разбогатеть. Но правдой это не оказалось, и мы стали бедны или, по крайней мере, несколько беднее, чем были до тех пор.
Потом Тобайес загорелся идеей сконструировать какую-то особую сноповязалку и создал мастерскую, где работал вечерами и по воскресеньям. Дело продвигалось медленно, хотя и был момент, когда изобретением заинтересовалась крупная компания. Однако в результате Тобайес всерьез занялся техникой и не раз говорил, иронически кривя губу, как делал это, цитируя высказывание мистера Лоусона насчет пирога, что самое важное — это отыскать, в какой именно простой вещи все нуждаются, а тогда остается только придумать ее, и дело с концом. К тому времени я уже обнаружила бутылку виски, которую Тобайес держал в верхнем ящике стола в своей конторе.
Однако в Блер-Сити, когда умер наш сын, бутылка эта долгое время оставалась нетронутой. Смерть эта подкосила Тобайеса и чуть не убила его, как и меня. Долгие месяцы, чувствуя боль во всем теле, я не могла не вспоминать вечер на пароходе, когда мы плыли в Сент-Луис, и то, как, прежде чем лечь, мы с Тобайесом выпили вина: теперь мне казалось, что в самом зачатии нашего сына присутствовала какая-то фальшь, а значит, и смерть. И, вероятно, Тобайес чувствовал то же самое, потому что долгие месяцы не прикасался к спиртному, все это время, когда и он и я жили как в густом тумане и все чувства были приглушены, и очень редко, урывками, лишь когда туман рассеивался, мы начинали видеть друг друга, но тут же вновь теряли в густой и плотной пелене. А после того, как лопнул банк — в Блер-Сити мы приехали, чтобы открыть здесь банк, — Тобайес опять пристрастился к виски.
На следующий год мы уехали из Блер-Сити. Причины оставаться здесь, где единственной памятью о нашем мальчике был свежий могильный холм, за которым начинались степные заросли, а на вывеске банка, основанного Тобайесом, значилось имя нового владельца, здесь, где в купленном нами некогда домике поселилась зловредная особа, проявлявшая ко мне при встречах чрезмерную любезность, что заставляло меня подозревать Тобайеса в сожительстве с нею, у нас теперь не было.
Читать дальше