Василий Ермаков - Мотив

В булочной пахло свежим хлебом и кислыми опилками, которыми был посыпан пол, застланный желтыми и коричневыми плитками. Беря рыхлую буханку ржаного хлеба, батон и сдобные булочки к чаю, Ирина Петровна мельком присматривалась к скрюченной старухе. Какой-то недуг согнул ее так, что подбородок едва не касался колен, и, пытаясь достать с полок буханку или батон, старуха закидывала руку как-то сзади, из-за спины, словно это была не рука, а непослушный, неудобный крюк.

И вдруг Ирину Петровну осенило: да это же та самая дворничиха. Видно, и ей, этой некогда здоровой, нагловатой и зычноголосой женщине, уверенной в себе бабе, не удалось миновать своей судьбы, того, что на роду было написано. Ах так тоскливо сделалось. Неужели и ее, Ирину Петровну, подстерегает нечто подобное?..

Заплатив в кассу, старуха вышла из булочной, с трудом одолев дверь на тугой неуступчивой пружине. Сквозь несильно запотевшее стекло витрины видно было, как она, посмотрев вдоль Аптекарского проспекта, боязливо, почти панически, до предела выбрасывая перед собой руку с клюкою и вихляясь всем своим несуразным телом, перебралась на другую сторону улицы профессора Попова и там остановилась, вцепившись левой рукой в металлический прут ограды палисадника, разбитого под окнами первого этажа углового дома.

Авоська с хлебом и собранным в складки изображением Боярского болталась на запястье вцепившейся в прут руки. Выворачивая голову, старуха силилась оглянуться. Наверно, она вспомнила Ирину Петровну и теперь поджидала ее. Интересно, какой житейской премудростью одарит она теперь?..

Выйдя из магазина, Ирина Петровна опять остановилась у телефонной будки. Позвонить или не позвонить? Может быть, позвонить хотя бы потому, что не хочется чесать язык с дворничихой, а вернее, с тем, что осталось от нее?..

Ирина Петровна решительно протиснулась в будку, поднесла трубку к уху и быстро, чтобы не успеть раздумать, набрала номер.

Эмиль снял трубку тут же, словно нарочно сидел у телефона — в голове Ирины Петровны мелькнула даже сумасшедшая мысль, что он просидел у телефона всю свою жизнь, — и когда заговорил, то что-то давнее, хорошее и в то же время такое тревожное опять нахлынуло на нее, что она вдруг испугалась, что позвонила, рискнула спугнуть то, что осталось у нее от прошлого и чем надо было, наверно, дорожить. Предстоящий разговор страшил ее.

В голосе Эмиля, глуховатом и запинающемся, звучала радость. Будто он долго-долго ждал чего-то, терпеливо надеялся на что-то, и вот наступил такой момент, когда это «что-то» вполне могло сбыться.

Поначалу разговор пошел кое-как, шарахаясь от вопроса к вопросу, один ненужнее другого, но постепенно выровнялся, и наконец наступил тот миг, от которого в подобных разговорах зависит все — когда надо заговорить о главном. Ирина Петровна почувствовала это и так ослабела от робости, что поспешила повесить авоську с хлебом на крючок под телефоном, чтобы не уронить ее.

Должно быть, и Эмиль жил сейчас теми же ощущениями. Он замолчал. В трубке прослушивалось его напряженное сипловатое дыхание. Неожиданно Ирине Петровне захотелось ободрить его, обласкать каким-нибудь словом, намекнуть, может быть, какие они дураки были когда-то…

Но Эмиль вдруг спросил с затаенным торжеством в голосе:

— А ты знаешь, ведь я твой должник?..

Ирина Петровна сникла еще сильнее. «Зачем?» — едва не пробормотала она, но вовремя остановила себя, поняв, что Эмиль нисколько не изменился, что жизнь, очевидно, ничему не научила его, что он для того только и выжидал все эти годы, чтобы поразить ее этим вопросом, чтобы насладиться произведенным эффектом — давно взлелеянным, давно прочувствованным.

— Знаю, — ответила Ирина Петровна, удивляясь нахлынувшему на нее равнодушию и желая поскорее прекратить этот совершенно ненужный, совершенно лишний разговор.

— Что ты… знаешь? — растерянно спросил Эмиль.

— Ах, Эмиль, Эмиль! — усмехнулась она. — Да, конечно же, ты скажешь, что до сих пор не показал мне чубушник Лемуана. Для этого ты сидел у телефона?..

Не дожидаясь ответа, она положила трубку и вышла из будки, не забыв прихватить авоську. Вот и все. И все волнения, и все надежды. Но, как ни странно, Ирина Петровна испытывала и некоторое облегчение, будто стряхнула с души какой-то грех.

Дождик все сеялся и сеялся. Бывшая дворничиха, принявшая теперь облик классической Бабы Яги, все еще поджидала Ирину Петровну. Ну, что же, надо удовлетворить любопытство старой, а заодно, может, и выведать что-нибудь про бывшую закадычную подружку Верку. Она, помнится, развелась со своим благоверным много раньше, лет шесть назад, будет о чем поговорить…