Альфонсас Беляускас - Тогда, в дождь

Но ничего не произошло; по крайней мере, мне так показалось; ничегошеньки; впрочем, и я мог ошибиться; Грикштас, уже направляющийся вверх по лестнице, увидел Глуосниса, остановился и снова отворил дверь в коридор, откуда только что вышел; раздавались голоса, стучали машинки; Глуоснис учтиво кивнул и пропустил Грикштаса вперед…

Воспитание! Вежливость! — подумал я, прошмыгивая вперед, мимо обоих мужчин, которые тем временем точно два лорда кланялись друг другу; ну, мы еще увидим…

— Пожалуйста, пожалуйста! — настаивал Грикштас, подталкивая Ауримаса к двери; в голосе редактора, к моему величайшему удивлению, не было ни гнева, ни раздражения. — Кажется… ко мне?

— Угадали.

— Я волшебник, Ауримас. Читаю по глазам.

— К вам, — произнес Ауримас, избегая встретиться глазами с Грикштасом. — И совершенно официально.

— Официально?

— Да. По делу.

— Что ж, если настолько официально, — Грикштас подчеркнуто торжественно простер руку по направлению к кабинету — РЕДАКТОР.

— А если нет?

— Тогда заходи запросто.

Грикштас взял Ауримаса за локоть и увел в кабинет. Он ничуть не выглядел обозленным или чем-либо взволнованным, этот чернявый, скрюченный редактор, и отношение его слегка успокоило Ауримаса, хотя я знал, какой ценой давалось ему это показное спокойствие; оба сели.

— Ну? — Грикштас сверкнул глазами.

— Увольняюсь, товарищ редактор.

— Увольняешься? Только поступив?

— Хочу всерьез заняться учебой.

Сказал — и сам удивился, до чего все это просто, хочу всерьез заняться учебой… Неужели позабыл, как обрадовался, узнав, что получит работу в редакции, не говоря уже о комнате у Вимбутасов; это был спасательный круг, брошенный ему как раз в тот миг, когда кругом не видно было ни щепочки, ни соломинки, за которую можно было бы ухватиться; Грикштасы уговорились тогда ему помочь. Почему? За что? Тогда, в дождь…

— И что же тебе мешает всерьез заняться науками сейчас? — Грикштас поднял брови; глаза блеснули ледком. — Работая у нас?

«У нас с Метой», — послышалось мне.

— Я не хочу здесь работать.

— Не хочешь? Как это — не хочешь?

— Трудно объяснить. Не хочу, и все.

«Браво!»

— Все? Не хочешь — и все?.. — Грикштас взял свой красный карандаш (кто в редакции его не знал!) и постучал по столу. — Ты слышишь, Мета, он не хочет работать… Мета, ты…

Только сейчас я заметил ее — она что-то искала в шкафу, в самом углу; был там и низенький столик с какой-то веточкой в стакане, и занавеска, и небольшая, задвинутая в нишу четырехугольная кушетка, с целой горой книг на ней — их Мета, видимо, отобрала; итак, я увидел Мету и присмотрелся к тому, другому, своему Ауримасу; я ведь знал, что он видел там, недалеко от кладбища, и почему таким смущенным, подавленным шел он тогда по улице Траку, бросив Грикштаса на парапете; понял, и отчего так внезапно родилась та песня, которая сейчас вновь — неисповедимы пути господни — пчелой зажужжала в ушах; я видел их с Метой и возле дуба — по-детски взявшихся за руки и глядящих друг другу в глаза; бежим отсюда, Мета…

И действительно Ауримас бежал бы из этого кабинета, если бы только мог, тем более что самое главное, о чем он думал после того объяснения с Метой, было уже сказано: не хочу работать у вас… Не хочу видеть Мету, — мог бы он добавить, хотя тогда, возвратившись домой, он вновь видел ее в своих грезах; ее и Грикштаса, объяснение по поводу театра; мысленно он видел их обоих — с того самого раза близ кладбища; а возможно, еще и Даубараса, не ручаюсь; а чего доброго еще и некого Глуосниса, стоика; нет, нет, только Мету, ее, встреченную в доме Грикштаса, — с трепетной свечкой в руке, в зеленом, почти прозрачном шелковом халате, со светлыми и дурманящими, как фимиам, волосами Ийи, ее, подобравшую с пола упавшее одеяло: она видела меня голым; и какую-то другую, выплывшую сквозь желтоватую дымку времени из прошлого, перепуганную, оцепеневшую, с голубой лентой в волосах, выпятившую вперед, точно щит, свои белые ладони; нет, нет, я сама… Сама? Ты, барышня, сама?

И сейчас — сама? — заблестели его глаза, заблестели и, видимо, выдали, ибо Грикштас (я уловил, уловил) застучал карандашом быстрее, точно прогоняя мысли; Ауримас вовсе не рассчитывал встретить ее здесь, хотя в глубине души (не скрою) мечтал об этом; мечтал и злился сам на себя за свою двойную слабость, которая опутывала его невидимыми нитями, липкими, как паутина, и тянула куда-то вдаль, откуда трудно возвратиться; он мечтал и робел, ибо совсем не знал, как следует себя вести и как посмотреть Мете в глаза; о, если бы только Мете!.. Но здесь был Грикштас, хромоногий редактор, облагодетельствовавший его; ты слышишь, Мета, — он не хочет работать…