Чарльз Мартин - Ловец огней на звездном поле

На улице отец положил велосипед в багажник, и мы поехали домой. Не удержавшись, я попросил его сделать пару кругов вокруг квартала, чтобы все мои друзья увидели торчащий из багажника лирообразно изогнутый руль с перемычкой. Возле дома мы выгрузили велик из багажника, я вкатил его в дом и прислонил к стене – ни у одного настоящего внедорожного велосипеда просто не могло быть такой вещи, как подножка.

Прошла неделя. Рождественским утром я проснулся еще до того, как за окнами забрезжил рассвет. Мои сестры еще продирали глаза и, всунув ноги в тапочки, спускались в гостиную, а я уже выскочил из своей комнаты в футбольном шлеме и наколенниках. Мама с папой рассмеялись, настежь распахнули входную дверь, и я медленно выкатился за порог.

В течение следующих нескольких месяцев мы только и делали, что строили наклонные рампы, учились прыгать на велосипедах как можно дальше, гоняли без шлемов и совершали дальние поездки в места, о которых наши родители даже не слышали. Если бы меня попросили назвать слово, которое лучше всего характеризовало мой велосипед, я бы ответил, что это слово – «свобода». Именно свободу подарил мне мой железный друг. Я часто говорю, что в детстве я жил почти как Гекльберри Финн и велосипед был важной частью этой жизни.

На велосипеде я ездил в кино, к пожарному депо, где пожарные разрешали мне спуститься по медному шесту, в кафе, где продавали такие вкусные пирожки с капустой, и в разные другие места. Когда мне нужно было подкачать шины, я отправлялся на заправочную станцию мистера Уэста, и он разрешал мне бесплатно воспользоваться воздушной колонкой.

В конце концов я все же научился «козлить», то есть ездить на заднем колесе, причем довольно долгое время. Надо сказать, что мои друзья постоянно соперничали между собой, соревнуясь, кто сумеет проехать, задрав переднее колесо в воздух, больше парковочных мест на одной из городских автостоянок. Больше пяти считалось неплохим результатом, но я в конце концов научился преодолевать сорок семь парковок!

Прошло три года. Мне исполнилось одиннадцать, и я вступил в сложный подростковый возраст.

Я понял это по тому, что начал цукать некоторых своих товарищей ( доматываться звучит грубо, но более точно). Объяснить, почему я так поступал, я сейчас не могу. Должно быть, дело в том, что я оказался как бы посередине между вожаками и мелюзгой, поэтому, когда старшие гнобили меня, я начинал утверждаться за счет младших. Об этом я сожалею до сих пор. А ведь еще тогда отец и мать пытались мне что-то объяснить – втолковать, что надо делиться, что нужно любить ближнего, как самого себя, но мне, по-видимому, этой любви как раз и недоставало.

Однажды я вернулся из школы домой, бросил учебники в своей комнате, наскоро перекусил и, оседлав велосипед, помчался на бульвар Сан-Марко, чтобы встретиться там с моими друзьями. Я проехал по Арбор-лейн, пересек Сорренто-роуд и оказался на Балис-Плейс – в том месте, где эта улица пересекается с бульваром Сан-Марко. На аллее за кинотеатром меня остановил какой-то парень, которого я не знал и никогда не видел. Мне он показался достаточно симпатичным, во всяком случае, улыбка у него была хорошая, к тому же он носил дырявые кроссовки, что почему-то сразу меня к нему расположило. Держась за руль моего велосипеда, парень предложил рассказать мне несколько анекдотов, поэтому пару минут мы мирно беседовали. Потом он попросил у меня покататься.

Буквально за неделю до этого я сильно обидел одного своего приятеля. Подробности этого случая сейчас уже изгладились из моей памяти, но, если постараться, я, пожалуй, все же смог бы припомнить одну-две неприглядные детали. И вот когда этот парень в дырявых кроссовках попросил у меня позволения покататься на моем велике, у меня в голове словно лампочка погасла. «Эй, – сказал я себе, – разве не об этом постоянно твердят тебе родители? Вот она – возможность проявить щедрость и любовь к этому парню в дырявых кроссовках, которого я даже не знаю! Пожалуй, подобный поступок мог бы принести мне дополнительные очки! Эх, и почему подобные вещи происходят именно тогда, когда они меня не видят?» И, соскочив с велосипеда, я сказал: «Конечно, катайся, но только здесь, рядом». И я показал пальцем, где он должен кататься.

Парень сел на велосипед и просиял так, словно я дал ему одновременно «Мунпай» и ар-си-колу. Он сделал пару кругов вокруг меня, потом – довольно неуверенно – попытался прокатиться на заднем колесе, и я сказал: «Хочешь, я покажу тебе, как это делается?» Я был уверен – Бог очень обрадуется, когда увидит, какой я добрый и бескорыстный. В ту минуту я не сомневался – я только что перевернул новую страницу своей жизни и отныне мой путь будет честным и прямым. Честное скаутское, в эти минуты я был так счастлив, как, наверное, не был еще никогда в жизни!