Маргарита Зверева - Одуванчики в инее

– Джек! – крикнул я во все горло, и мой голос рассыпался мелкими блестящими осколками по неподвижному воздуху, как по стеклянному столу.

И там внизу, у входа во второй подъезд кто-то обернулся. Я почувствовал мягкое прикосновение серых глаз, перед тем как успел перевести на них свой ошалевший взгляд.

Я опоздал. Она уже отвернулась, и тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за ее спиной.

– Джек, – прошептал я еще раз машинально, но двор вновь наполнился пустотой.

– Ну, как так?! Ты же все всегда знаешь! – взвыл я и ударил ладонями по низкому столу, с которого тут же поднялась чернющая туча.

Мирон удивленно поднял голову. В уголке его рта дрогнула ухмылка.

– Что это с тобой? Что за куриная поспешность и петушья пылкость?

Я скорчил самому себе непонятную рожу и отвернулся.

– Не знаю, просто не люблю сюрпризов, – пожал я плечами. – Почему я не в курсе столь важных событий в своем собственном дворе?

– Ага, в своем собственном царстве. – Даже спиной я почувствовал, как Мирон закатывает глаза. – А что тебе? Может, вообще никто ничего не знал о новых соседях. Вполне вероятно. А то стены мне бы донесли.

Я все-таки снова обернулся и вопросительно посмотрел на своего на этот раз сравнительно чистого друга.

– Человеческие слова просто дивно переносятся по камням, – пояснил он, копаясь в каких-то пилюлях и гвоздях, вперемешку лежащих в жестяной коробочке у него на коленях.

– Ах да? – вдруг раздражился я. – Так, может, мы вообще зря за кукаразовскими гостями охотимся, раз ты все сквозь стены слышишь? Не хочешь поведать, что там происходит в гостиной нашей Ляльки?

Я сам испугался такой фамильярности по отношению к Мадам Кукаразовой в своих словах, но постарался не выпадать из роли разгневанного вожака. Мирон, однако, тоже насупился.

– Не все так просто, – огрызнулся он. – И поверь, все, что я знаю, передаю тебе. Сам не понимаю зачем. Наверное, и не стоит…

Моя гордая оболочка сразу развалилась на жалкие кусочки.

– Ну, прости, – поник я. – Сам не знаю, что это я так разнервничался. Наверное, просто боюсь что-то упустить. Сломаться прямо перед достижением цели.

– Ты думаешь, что мы уже прямо перед достижением цели? – явно усомнился Мирон.

Я снова отвернулся к окну и прикоснулся кончиками пальцев к мутному стеклу.

– Не знаю, – сказал я честно. – Но над нашими крышами что-то сгущается, это точно.

В следующие дни я то и дело пытался написать письмо папе, но что-то у меня никак не получалось. Слова не складывались, звучали пусто и нескладно, словно я вдруг разучился писать. Мне мешала отстраненность, неискренность, которая расстраивала меня и загоняла в одиночество под одеялом. Одиночество в том смысле, что я даже не мог читать. Мысли путались, уплывали от сюжета, за которым следили одни глаза, и я просто лежал и представлял себе различные сцены встреч.

То она выбегала из подъезда, падала, и я подоспевал на помощь, то я знакомил ее с Мистером Иксом, привлекшим ее внимание милой страшностью или страшной милостью, то мама незнакомки приводила ее с собой на шабаш бабинца. Я не сомневался, что новая соседка будет приглашена на нашу кухню в самом ближайшем будущем, так что эта фантазия вполне могла бы сбыться.

Но вместо радости ожидания я испытывал стыд и страх. То перед моими глазами всплывала Гаврюшка и смотрела на меня с бездонным осуждением и горечью, то я брал в руки свои детские книжки и был терзаем ужасными угрызениями совести, потому что ни с того ни с сего мне хотелось спрятать их под кровать.

И тем не менее. Тем не менее я мог думать только о серых глазах, коснувшихся меня мимолетно. В конце концов я решил, что эта девчонка пленила меня единственно своей неординарностью, и стоило раскрыть ее секреты, как жизнь снова встанет в свое русло. Тем более что весь двор и так уже не галдел ни о чем другом, как о прибытии заморских переселенцев – так и говорили «заморские переселенцы» – и разузнать всю правду о новых соседях я мог считать практически своим долгом.

Надо было действовать. И я героически начал просиживать одну из пустующих в зимнюю пору скамеек во дворе, делая вид, что я таким образом гуляю. Поначалу я часами сидел, съежившись и трясясь, как перевернутая сосулька, примерзшая штанами к напрягшимся доскам, но со временем обжился и начал носить с собой чай в термосе и книжки и даже сделал специальные надрезы на перчатках, чтобы можно было высовывать указательный и большой палец и легче листать страницы.