Маргарита Зверева - Одуванчики в инее

Я сказал, сами подумайте. Телевизор включите на любом госканале, и вот вам и весь перечень. Политики-олигархи, давящиеся своими яхтами, рыдающие старушенции и бабенки у ног жирных попов и безмозглая биомасса, обожающая свою родину дряхлую. Такой легче всего управлять, конечно.

Кем управлять сложно? На это еще отвечать надо? Думающими, интеллигентными людьми. Их первыми и гнобят, и уничтожают. Во все времена мы были гонимы. Первыми нас ссылали и расстреливали. ( Гордо дергается подбородок. ) У меня, кстати, на прошлой неделе выставка должна была быть в Пскове, так ее запретили. ( Слезы умиления выступают на его глазах, которые он с достоинством опускает в пол .) Скоро инсталляция одна планируется в Екатеринбурге, посмотрим, какую эти ублюдки в этот раз причину выдумают, чтобы запретить. Вообще, вся интеллигенция, конечно, давно уже ждет меня там.

Вот приезжайте и посмотрите, если захотите мозговой массы себе подбавить. Только о чувствах обиженных потом не орите. Я вас предупредил. Надеюсь, вы не слишком нежные. А то я ненавижу слишком нежных людишек. ( Зевает и закидывает короткие ручки за затылок. Под мышками обильные пятна от пота .)

( Разражается визгливым хохотом .) Что вы сказали?! Смысл?! ( Утирает слезы. ) Вы еще о вечном и прекрасном разговор заведите! ( В голос хохочет .) Или вот что! ( Привскакивает и машет указательным пальцем .) Спросите, что этим хотел сказать художник! ( Визжит от восторга .) Эх, знаете что, мне пора! ( Хлопает себя по толстеньким ляжкам и резко встает .) И, если позволите дать вам совет, идите лучше на какое-нибудь ток-шоу работать, там вы мно-ого смысла и загадочной русской души найдете. ( Сухо плюется и уходит, махнув рукой .)

Они появились в нашем дворе одним кристально-холодным зимним днем, звеневшим сосульками и морозом. Пришли с чемоданами и долго стояли, жавшись друг к другу и осматривая застеснявшиеся грязно-желтые стены. Мама, папа и она. Она… С распущенными волнистыми волосами под какой-то необычной шапкой, похожей на шляпу, и в платье под шерстяным синим пальто.

Было еще совсем рано, и я только допивал свое какао, пытаясь не заляпать страницы раскрытой книги. Я всегда читал за едой, когда был один, и не мог себе представить более приятного запаха, чем тот, который получался из смеси пряного шоколада и кисловато-песочных старых страниц.

Я по привычке насторожился, услышав движение на дворе в столь ранний час, но тем не менее не сразу понял, что к нам пожаловали поистине незнакомые люди. И более того, незнакомый ребенок. Витая в своих отчасти сказочных по причине открытой книги, отчасти в кукаразовских мыслях, я смотрел на них довольно долго, перед тем как очнуться и броситься в свою комнату за биноклем. И когда я впопыхах прижал остывший на подоконнике металл к глазам, рассматривать гостей мне оставалось совсем недолго.

Но я увидел достаточно. Увидел серьезно-спокойный взгляд худощавого мужчины с бородкой и тяжелым чемоданом в руке. Явно волнующуюся маму, довольно молодую и симпатичную. Ярко-серые глаза под плотными, как перо, ресницами, на которые легкий ветер забрасывал снежинки. Она моргала, но не терла лицо рукой. Просто моргала и все смотрела куда-то ввысь. К какому-то окну.

Я так плотно прижался биноклем к стеклу, что он царапал по нему, мешая мне всматриваться, и рука моя подрагивала. В этой девочке было что-то весьма необычное, помимо одежды. Она словно ступила на наш двор из другого времени. И теперь присматривалась к нашим своеобразностям. Мне казалось, что она не грустит и не сердится, но и не радуется. Она просто присматривалась.

Внезапно все трое тронулись с места, и у меня перед линзами поплыла размывчатая коричневизна с белизной, но вместо того, чтобы просто отложить бинокль, я зачем-то снова навел резкость на первом попавшемся пятне, и увидел…

– Джек! – взвизгнул я и подскочил, сразу потеряв из виду сидевшего на снегу воробья. – Джек!!

Дрожащими пальцами я вцепился в окуляры и порывисто начал заново обыскивать снег. Не было никаких сомнений. Я только что видел Джека! Он наконец-то вернулся! Но с каждой секундой прошедших зря поисков мое волнение раздувалось до немыслимых размеров. Я остервенело дергал бинокль от одного темнеющего камня к другому, но Джека и след простыл.

В некотором отчаянии я отбросил бинокль на кровать и распахнул окно. В лицо ударила колкая свежесть и достала своими спицами до самых легких. Слегка перехватило дыхание, но я не испугался.