Николай Толстиков - Пожинатели плодов

Позапрошлой еще весной Васька вознамерился раскисшей уже тропинкой перебежать по льду на другой берег реки и не заметил, как ухнул в промоину. Неподалеку соседская девчонка помогала матери полоскать в проруби белье. Она не растерялась, не заголосила испуганно, как мать, а ползком подобралась к барахтавшемуся беспомощно в воде Ваське и протянула ему длинную суковатую «полоскалку». А там и подмога из деревни подоспела…

К тому давнему купанию злые сталинградские ветры хворобы и добавили.

Васька, миновав соседний дом и больше всего желая не попасться кому-либо на глаза, доковылял до родного дворища.

На слабый стук отозвалась настороженно мать: смеркалось, и Бог весть с добром или худом кто мог пожаловать.

— Кто, крещеный?!

— Ночевать пустите? — Васька не узнавал своего сдавленного, совсем чужого голоса.

— Да у нас все лавки заняты.

— Неужто все? Может кто-то и не дома?

— А и верно… Младшенький вот где-то обретается.

Звякнула задвижка засова на двери; мать прижалась к сыну:

— Васятка!..

С утра пораньше потянулись соседи на вновьприбывшего посмотреть, узнали как-то про него: то ли сноха Евдоха на колодце шепнула, то ли видел кто, как он в сумерках на костылях к дому ковылял.

Старший брат Иван, натянув гимнастерку с поблескивающей одиноко медалькой, похаживал по горнице, горделиво разглаживал усы и снисходительно-свысока поглядывал на младшего, спрятавшего от чужих глаз свои костыли и жмущегося пугливо в дальнем уголке за столом. Средний брат Алексей погиб на границе в самом начале войны, а вот Ваню судьба миловала: вместо окопов попал он, как охотник-промысловик, в особый отряд — диверсантов в тайге вылавливать. Попадались они ему или нет — о том он умалчивал, но пострелять белок и куниц, лосей и медведей довелось немало. И с таежницей-комячкой в лесной избушке Ванька такую жаркую любовь закрутил (много позже сознался в том по пьянке брату), что потом, после Победы возвратясь, с Евдохой, женой законной, ложе разделять стало ему в тягость. Евдоха, пытаясь ублажить долгожданного мужа, ластилась назойливо к нему, крутилась так и сяк, благо свекровушка была туговата на ухо и за занавеской, разделяющей избу на две половины, вряд ли что слышала.

Деверь Васька отсутствием слуха не страдал, на печной лежанке беспокойно-страдальчески ворочался с боку на бок, и от этого, бывало, в самый неподходящий момент летели с печи чьи-нибудь тяжеленные катаники и грохались на пол.

Евдоха робила в колхозе трактористкой, и Васька, еще до сталинградских степей и своей болезни, крутился возле снохи за прицепщика. Задрипанный тракторишко часто глох, Евдоха заползала под него и что-то там подкручивала гаечным ключом, широко раскинув голые ноги. Васька, бегая вокруг, поневоле подглядывал за нею и стыдливо отводил глаза, засунув кулаки в карманы штанов.

А теперь парень подрос, хоть и инвалид, да не по тому самому делу…

Иван не долго крутил вокруг да около:

— Уезжать на учебу тебе, Васька, надо. Чтоб потом на чистую работу. А то ни лесорубом, ни трактористом…

Васька и так смекнул, что домашним помехой стал, но еще горше было другое…

Клуб был в соседней деревне; субботним вечером Васька из окна завистливым взглядом провожал бредущую по улице шумную ватагу парней и девчонок. Его не забывали: заскакивали в дом ребята помладше.

— Куда я? По сугробам-то…

— Так мы тебя на чунках вмиг домчим!

В клубе, после того как «прокручивали» кино, длинные лавки сдвигали к дальней стене, громоздили их друг на дружку. Народ повзрослей, посолидней расходился по домам, а молодяжка под звуки трофейного аккордеона заводила, как умела, кадриль. Из-за горы лавок Васька опять с завистью взирал на танцующих, вспоминая о закопанных в снег у крыльца костылях и беспокоясь о том, как бы не убежали, позабыв о нем, пацаны с чунками.

Соседская девчонка, та, что вызволила Ваську прошлой весной из речной промоины, подходила к нему, молча стояла рядом, поглядывая из-под ресниц, как казалось Ваське, брезгливо и с жалостью.

— Ты вот что… Зачем я тебе такой? Не подходи больше! — однажды не выдержал он.

Девчонка, вспыхнув, убежала, а потом пацаны, мчавшие на чунках Ваську домой, на улице обогнали ее идущую под руку с рослым красивым парнем…

3. «Рембо»

Кто не слыхал в Городке о Владимире Владимировиче Мороковском! Это такая знаменитость!

До сих пор рассказывали-живописали — стражей порядка Мороковский разделывал, как какой-нибудь заправский Рембо. Служебный «уазик» водил он, трезвый или в подпитии, самолично, и, взглянув на номера, вряд ли бы местный самый въедливый «гаишник» задумал прицепиться — только приключений себе на задницу искать.