Говард Джейкобсон - Меня зовут Шейлок

Однако Шейлок не мог вечно держать предложение Плюрабель в секрете.

Он отправился на поиски Струловича и нашел его сидящим в глубоком кресле и погруженным в мрачные раздумья. Вокруг висело столько картин, что стен почти не было видно, но ни на одну из них Струлович не смотрел.

– Если хотите на этом поживиться, они вам позволят, – без предисловий объявил Шейлок.

– На этом?

– Вы знаете, о чем я.

– А кто такие «они»?

– Мадам, хозяйка борделя или как там она предпочитает себя называть. А косвенно, насколько я понимаю, и сам д’Антон.

– Насколько вы понимаете?

– Я разговаривал с ней. Записку вручила мне она. Видимо, я должен счесть это проявлением неслыханной снисходительности.

– Почему вы сразу не рассказали?

– Вам нужно было определиться, как ответить на саму записку. Я посчитал, что практическую сторону дела можно обсудить позднее.

Шейлок старательно устроился в соседнем кресле. Оба они сидели лицом к окну, выходящему на гору Элдерли-Эдж, над которой шел легкий снежок. Как будто живешь в снежном шаре, подумал Шейлок. Бог с ним, с искусством – пора уходить отсюда. Ему не хватало зноя и суматохи Риальто. И жестокости тоже. Англия – не место для евреев. Он и Лии сказал то же самое. В этой стране у людей оголенные нервы, объяснял он жене. Здесь можно покалечить взглядом, убить словом. Мой друг Струлович утратил присущую нашему народу выносливость. Любую обиду он воспринимает болезненно, словно престарелая незамужняя сестра сельского священника. Поэтому не может определить, что стоит объявления войны, а что нет, и мысленно объявляет войну по любому поводу.

– Можно подумать, сам ты – образец сдержанности! – рассмеялась Лия.

И была права. Евреи объявляют войну по любому поводу, куда бы их ни занесло. Просто обычная еврейская задиристость сильнее бросается в глаза в этой стране, где очертания ландшафта плавны, звук шагов тонет в мягком снегу, а провокации более изощренны.

Струлович сидел, закрыв лицо руками. Смотреть на Шейлока ему хотелось ничуть не больше, чем на снег. Собственные ладони – вот единственная часть материального мира, вид которой он мог сейчас выносить.

Шейлок задумался, не выгонят ли его на улицу, несмотря на снегопад.

«Ступай!»

Пока такого приказа не последовало, он сидел молча, слушая, как тяжело пульсируют мрачные мысли Струловича.

– И какая она, эта мадам? – спросил наконец Струлович, но ответа дожидаться не стал. – И что вы имели в виду, когда сказали, что я могу поживиться?

– Если хотите зрелища, они устроят зрелище. Вы не посвятили меня в свои планы относительно того, каким образом желаете получить причитающийся вам фунт мяса, поэтому намерения ваши мне неизвестны. Как, где, кто его вырежет и кто взвесит.

– Вес меня не интересует.

– В метафорическом смысле.

– Метафоры меня тоже не интересуют. То, чего я прошу, буквально до скуки.

Шейлок не стал спорить.

– Кто предоставит подтверждение, в таком случае? Достаточно ли с вас письменных показаний врача? Или же предпочитаете осмотреть преступную плоть собственными глазами? Сам я о подобных вопросах не задумывался – действовал по вдохновению. Однако вам не советую. Лучше чувствовать себя господином положения. Или хотя бы распорядителем бала – они считают, что вам захочется устроить вечеринку. По крайней мере, мадам так считает. Предлагала провести мероприятие у себя в саду.

– Она не сказала, будут ли танцы?

– Будет все, чего пожелаете. Хоть фейерверки. Насколько я понял, мадам занимается ресторанным бизнесом, так что кормить должны хорошо. Еще она предлагает показать мероприятие в своей телепередаче, если идея эта вам по душе.

– Стоп, стоп, стоп… Не хотите ли вы сказать, что они готовы снять операцию на камеру?

– Скорее дебаты.

– Какие еще дебаты? Дебаты предполагают, что между нами остались нерешенные вопросы, а все уже решено.

– Если я правильно понял…

– Даже не сомневаюсь, что вы правильно поняли. Разве есть что-нибудь, чего вы не понимаете?

– Если я правильно понял, – повторил Шейлок, – вопрос, должен ли д’Антон пройти обрезание вместо Грейтана, поставят на общественное голосование.

– А если общественность скажет «да»?

– Этого мы не обсуждали.

– А если «нет»?

– Этого мы тоже не обсуждали. Я взял на себя смелость отказаться от участия в телепередаче. Мне показалось, я вправе действовать от вашего имени, поскольку вы, судя по всему, уверены, что встряли в это дело по моей милости.