Судьба нашего столетия зарождалась в монотонном одиночестве школьных классов.
Итальянские классы, без сомнения, ничем не отличались от классов Праги, Амстердама и Огайо. Послеполуденное солнце вваливалось в них после того, как ученики расходились по домам, по пути запуская волчков и играя в ножички. На стене висела карта Калабрии и Сицилии, раскрашенная, как у Леонкавалло, настолько же лиричная в своей цитрусовой веселости, насколько периодическая таблица, висевшая рядом, казалась абстрактной и русской. Кусочки желтого и белого мела лежали в своих канавках, а геометрия, начерченная ими, по-прежнему оставалась на доске, очевидная, трагическая и покинутая. Окна, о которые билась, то и дело отваливаясь, оса, весь день проверяя на твердость их запыленную ясность, были опустошенны и величественно меланхоличны, как ворота амбара, выходящие на Северное море в октябре. Здесь Отто услышал о валентности углерода, здесь Макс увидел, как сверкнули клинки, вынимаемые из кровоточащего Цезаря, здесь Франц грезил о Великой Китайской стене.
А люди вообще хоть что-нибудь знают? Человека учил человек. Замкнутый круг, любому понятно.
Толстой — в Ясной Поляне, ему восемьдесят, он бородат, в крестьянской поддевке, гуляет, без сомнения, в жиденькой березовой рощице под белесым небом, где север дает о себе знать резким и дальним безмолвием, и предчувствие это понятно лишь волку, да филину пустоты земной.
Где-то в невообразимой громадности Америки Марк Твен курит гаванскую сигару и поднимает голову на шум новых автомобилей, в три ряда на дорогах, вырубленных через багряные кленовые леса. Пес его спит у его ног. Быть может, Уильям Говард Тафт [26] 27-й Президент США (1909–1913). Родился 15 сентября 1857 г. в Цинииннати, Огайо, умер 8 марта 1930 г.
время от времени звонит ему по телефону рассказать анекдот.
Проплыла парусная лодка, у румпеля — древний бородатый охотник.
Франц Кафка, брюзга. Отчаянье, будто журавлиный горб на бодрой спине Кьеркегора [27] Сёрен Ааби Кьеркегор (1813–1855) — датский религиозный философ, провозвестник современного экзистенциализма. Подчеркивал необходимость индивидуального решения и «скачков веры» в поиске религиозной истины, тем самым противореча протестантской догме и гегельянству.
, не отставало от него и в скитаниях. Его степени по юриспруденции не исполнилось еще и трех лет, он быстро, как уверял его герр Канелло, становился знатоком компенсационного страхования рабочих, и пражские литературные кафе, в которые он все равно не ходил, были для него открыты — как экспрессионистские, так и те, что посвящали себя цитрам и розам Рильке.
Разве дядя Альфред, награжденный столькими медалями, старший брат его матери Альфред Лёви, не дорос до генерального управляющего испанскими железными дорогами? Испанскими железными дорогами! А дядя Йозеф — в Конго, склонился к бухгалтерским книгам, перепроверяет все еще раз, но стоит поднять голову — а за окном джунгли. Однако, дядя Рудольф — бухгалтер в пивоварне, дядя Зигфрид — сельский врач [28] Зигфрид Лёви фигурирует в рассказе Кафки «Сельский врач».
. А его двоюродный брат Бруно редактирует Краснопольского.
Есть одиссеи, в которых Сирены молчат.
Без бумаги под рукой он задумывал истории, причудливости и странности которых мог бы кивнуть в одобрении сам Диккенс — Толстой и Пятикнижие Англии. Перед бумагой же воображение его съеживалось, точно улитка, рожек которой коснулись рукой. Если бы внутреннее время его разума могло выйти наружу, и в нем можно было бы поселиться — с его акведуками, самаркандами и быками за крепостными стенами, которых так и не обнаружили римские легионы, — он стал бы баснописцем, быть может — неуклюжим, особенно вначале, но потом бы выучился у поднаторевших рассказчиков, накопил бы опыт. Он носил бы покров древней выделки, знал бы закон, подлинный закон неиспорченной традиции, ведал бы травы, истории семейств и их переездов, к кладезю историй которых мог бы добавить и свои, если б судьба только укрепила его взор. Он рассказывал бы о мышах, как Бабрий [29] Греческий поэт I–II вв. до н. э., по национальности эллинизированный римлянин, переложивший греческим стихом басни Эзопа.
, о человеке, взбирающемся на гору, как Баньян [30] Джон Баньян (1628–1688) — английский проповедник и писатель, прославившийся своим трудом «Путь паломника» в двух частях (1678 и 1684) аллегорией о путешествии христианина от Града Разора ко Граду Небесному.
. Он рассказывал бы о кораблях мертвых и о китайцах, этих евреях другой половины мира, и об их стене.
Читать дальше