Николай Гайдук - Златоуст и Златоустка

– А где безопасней?

– Подальше от этого острова. Тут вулкан просыпается.

– Вулкан? Да ты что? А как же ты узнал?

– Элементарно. Когда я спускаюсь под землю – вон там, за скалами – там всё подземелье сейчас… – Глаза Ацтеки загорелись каким-то жутковатым восторгом. – Там как будто волшебное царство. Всё червонным золотом горит, а это верный признак того, что там уже вскипает лава и вот-вот наружу хлестанёт.

– А где она может прорваться?

– Да мало ли где! Слабое место всегда найдётся. Но скорее всего может вырваться вот здесь, на вершине утёса, где ты парнишку своего летать учил.

– А когда это может случиться?

– Ну, тут уж я руками разведу. – Ацтека слёзы вытер со щеки. – Природа – она ведь баба, а баба тварь капризная и непредсказуемая. За исключением твоей Златоустки, – спохватываясь, добавил странник. – Так что долго рассусоливать не надо. Может рвануть хоть завтра, хоть послезавтра.

– Тогда тем более надо моих отсюда уводить. Да и профессора прихватить не мешает, хватит ему тут ловить букашек да изучать таракашек. А я закончу с памятником и приду в то место, которое ты обозначишь на карте.

– Заблудишься! Ты что? Как слепой кутёнок заплутаешь. Даже и не рыпайся. Мы вот что сделаем. Я за тобою сам приду – поближе к той поре, когда вулкан созреет. – Галактикон помолчал. – А пока есть время, ты меня уважь по старой дружбе.

«Уважить» странника – это означало вывезти на море, устроить рыбалку. Вот как странно жизнь меняет привычки и вкусы. Галактикон, никогда не страдающий страстью к рыбалке, после долгих своих подземных походов завёл привычку душу и тело полоскать в открытом море, часами занимаясь рыбной ловлей. Безусловно, Кузнецарь «уважил» пилигрима, как всегда уважал после его прихода из похода.

Рано утром, когда ещё солнце ворочалось под толстым одеялом океана, Кузнецарь с Галактиконом под парусом ушли по туманной воде, нацеливая лодку в ту степь, где на примете имелось уже два или три «прикормленных» местечка. Вспоминая далёкую родину – русскую тайгу, порожистые реки – Ацтека ловил себя на мысли, что морская рыбалка нравится ему гораздо больше, чем рыбалка на реках. Тут никогда не знаешь наверняка, что клюнуло и насколько эта рыба велика. С берега ты можешь легко ловить кефаль, саргану, морского бычка. А в открытом море – тут вообще дух захватывает. Какие только черти тут не водятся. Дорадо, паламут, морской окунь – лаврак; барабулька, тунец, камбала, барракуда. А порой зацепится даже осьминог – незваный гость, или даже акула; было и такое.

Однако в этот раз им не подфартило. Как ни изловчался, как ни ухищрялся и один рыболов, и другой – то снастями, то наживкой – всё без толку.

Солнце уже палило, отражаясь от зеркала бескрайней воды, уже хотелось спрятаться под навесом грубого тента, а они всё торчали, всё творили какие-то заклинания, пытаясь хоть какого-нибудь гостя выманить из глубины. Но если уж не повезёт, так не повезёт по полной программе. Сначала снасть за что-то зацепилась на дне. Освобождая снасть, Кузнецарь занервничал, а надо было очень аккуратно, короче, порвал. И Галактикон отличился: покачнулся и плечом подломил опору, на которой держался парусиновый тент – солнце взялось палить без перекура и такое возникло ощущение, что волосы трещат на голове, как это в бане бывало, когда пару до угару поддадут. А под конец всех этих неурядиц Великогрозыч едва бинокль не утопил; этот бинокль был с поезда, также как и многие хохоряшки.

Бинокль задрожал в руках, когда Великогрозыч приметил яхту – белую, длиннорылую, полным ходом идущую в сторону острова. Сердце ёкнуло. И Галактикон встревожился. Какая тут рыбалка? Якорь из воды по-быстрому достали, свернули свои снасти, подняли парус и вперёд. Да только вперёд не очень-то получалось. Мёртвый штиль упал на море – одни лишь солнечные зайцы ликовали. И пришлось попеременке – до кровяных мозолей – на вёслах горбатиться.

Рыбаки вернулись мрачные – с пустыми руками, с дурным предчувствием. Ацтека остался на берегу, пошёл осматривать остров, не затаилась ли где белая яхта, которую они видели в бинокль. А Кузнецарь направился в хижину.

Обострившимся чутьём – на чистом воздухе чутьё становится особенно тонким – он почуял какую-то перемену. Бегло посмотрев по сторонам, увидел на столе нечто такое, чего отродясь не бывало: заморский белый сыр, жареные колбаски, оливы и маслины, масло, свежий хлеб с кунжутом.

– Это что за гостинцы? Откуда? – угрюмо спросил.