Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Подошла к жестокой проблеме с другого конца.

Стала насаждать новым, то есть старым, соседям. Тут пригодился и разведённый со мной муженек. Ну и что, что развод состоялся? Как жил Толька в доме, так и живёт. Ему невдомёк, что по бумагам он мне вовсе не муж. И я разъясняться не стала. Тихо свидетельство о разводе в загсе оформила, положила в свой потаённый уголок, где денежки спрятаны.

Дождалась загульной пьянки бывшего мужа, а ждать-то чего? каждый день напивался. Поплакалась, наговорилась про «козни» соседки. Тут Толька ножик схватил, и за соседкой! А та как заорёт имя мужа, с перепугу сама и забыв, что муж на работе. Толька притих. Одно дело с бабой сражаться, другое с серьёзным мужчиной дело иметь. Вечером соседка, конечно, мужу нажаловалась на меня, точно вычислила, подлюка, кто тут вина нападению.

Сосед мигом принял решение: продаём. И продали часть дома евреям.

Те за дело шустро взялись. Сделали над дверью в свою часть жилища навес, туалет во дворе разделили на части. С ними орать да замахиваться на убийство не стала. Вдруг да поймают и «лапти сплетут» за покушение на убийство? Нет уж, учёная.

Стала действовать через суд. Хорошо, попалась опять та судья, что нас разводила, встала на сторону на мою, и я выиграла по суду целое дело. Суд заставил соседей навесик сломать, туалет перестроить как было.

Хотели соседи курочек заиметь, свежих яичек поесть. Согласия не дала – обойдётесь! Хотели что-то там посадить, опять не дала: ваши зелёные насаждения свету мешают.

Подумали, подумали соседи и, нет, чтобы мне полдомика отдарить, или хотя бы комнатушку отселить бывшего муженька. Так нет же, подлюки, они, видите ли, свою часть дома продали.

Я еле это пережила!

Часть злополучного дома купил кгбэшник. Целый полковник. Чекист. Дождался, пока я да Толька с вещами уехали навестить родню и мою, и его, выехав на месячишко там или два к сеструхе моей да братьям его. Козню мне сотворил.

С сестрой я замирилась давно. Переписку вели, письмишки мне слала она чуть не в месяц разишко, пару раз приезжала, да недолго была. Я жила квартиранткой у деда, Толька пьёт, да ещё и зятя к питию приучает. Собралась сестричка, подалась в родительский дом на север, в Архангельскую губернию, тьфу, то есть область. А письма писала, не забывала меня.

Не забыла и я, как в голодное детство молочко прежде ей отдавали, а потом уже мне кружку совали. Забудешь такое! Выросла сестрица, чуть не в семнадцать замуж пошла. И где тот её туберкулез делся, неведомо. Здорова, детишек рожала, с мужем спала. И при чём здесь, скажите, туберкулез?

Ну, ладно, поехали в гости к ней с Анатолием. Тащила его за собой, пьяницу клятого. Не могу же сестрице признаться, что развелась. Не поймёт, скажет, не по людски я поступаю. Ну да ладно, терплю и терплю.

Приехали с Толькой в родительский дом, еле добрались. За трое суток общий вагон вымотал нервы, что впору беги. Добрались, передохнули, за вечерним столом мать помянули, а наутро я подалась в сельсовет. Поговорить пришла по-хорошему с председателем. А там, как назло, сидел да чаёчки гонял председатель колхоза, молодой, удалой, с крепкики кулаками.

Именно он меня грубо выставил: иди вон, приехала с дальних югов домишко оттяпывать! Да грамоте юридической меня стал учить: в колхозном дворе право на дом имеют только колхозники, а не заезжая шваль. Это я то заезжая?

Погостила я у сестрицы, поплакали на материнской могилке, и я втихаря смоталась в райцентр, подалась до юристов. Те мне популярно по книжкам растолковали, что ничего мне не светит от материнской избы. Толковали про какой-то там колхозный двор, что всё остается проживающим в доме, и что мне не нужно было уезжать из деревни. Подалась до судьи. Та сидит, пёрышком по белой бумаге поскрипывает. Я ей про горе-злосчастье, про родительский дом, а она голову подняла от своих бумажонок, и отрезала мне: не положено. А тут и секретарша в двери суётся, чаёк судье подаёт. А у меня в горле моём пересохло, с раннего утречка ни маковой зёрнышки в роту не бывало, мне бы водицы испить, да куда? Подалась на вокзал, там пирожком горе своё закусила.

Прокол, опять прокол!

От сестриного дома съездили к толькиным братьям. А там голь соколиная, пьянки, гулянки да голые стены. Что делать? Прокол!

Вернулись домой. Это уж точно: домой. Хоть половина дома, но моя половина. Подошли к дому и ахнули. Аж чемоданы с гостинцами от сестры наземь рухнули.

Новый сосед размахнулся на славу.

Достроил домишко чин-чинарём. Пристроил новый вход к себе в кухню, облагородил подворье. Огородил сеткой-рабицей часть землицы своей, сломал туалет, это позорище дома, провел канализацию как положено (один-единственный со всей улице сделал во дворе центральную канализацию).