Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

И вот как то пришлось деду дурочку защищать, Настасью, ей вменялся то ли разбой, то ли грабеж (это к слову о размежевании понятий разбоя и грабежа, о которых мы, адвокаты, у стены суда спорили, рассуждали, умишко показывали, какой есть у кого).

Дура Настатья была не по медицинской тематике, а по жизни дурой была. А как попала под статью уголовную, тяжкую, сейчас расскажу, как помню из рассказа того адвоката.

Жила Настасья, почти что не бедствовала. Муж попался ей работящий, и вовсе не пьющий. Зато молчаливый и по характеру такой, что никогда ни во что не вмешивался, хоть гром разрази. Село, где они проживали, небогатое было, в верстах восьми от губернского города. Мазанка называлось оно, да и сейчас так называется. Иван-муж дом наладил, небогатый домишко, да им хватало, хотя нарожали они шестерых: пять дочек подряд, копии Анастасии, да сыночек родился у них, последыш, Феденькой мать его называла. Сын Федор удался в отца.

Иван, когда дети уже подрастали, сооружил себе то ли в сарайчике, то ли в летней кухоньке, то ли в хибарке такой верстачок, на котором наладил игрушечки делать. Баловство? Баловство! Да невольное баловство получилось. А дело было так: каково на пять девок одну куклу иметь? Драки одни, ругань да слёзы. Девки-погодки куклу разодрали на клочья, да все вместе дружно реветь… От Настасьи ласки, кроме тычков да пощёчин не сышещь, побежали к отцу. Тот повздыхал, повертел куклу разодранную, дочек по головкам погладил, да и сказал: налажу вам куклы. И наладил, да так, что все девчонки села обзавидовались. Теперь по остальным хатам села пошли сопли с рыданиями: куклу хочу! Пошли матери к Ивану с гостинцами: сладь куколку дочери. Иван безотказен, и стал мастерить, да с выдумкой, да с «изюминкой», не на поток дело поставил, не на шаблон, а талантливым мастером оказался. Матери девочек и рады стараться: кто пироги в дом Ивана притащит, кто вареники притарабанит, кто кашу из тыквы несёт (это самые бедные женщины их села). А Иван всякому рад: шестерых нужно кормить, а от Настасьи проку и толку не жди: неумёха. И в домике грязно, и варить не умела, да и учиться бабскому вечному труда охота у ней была дюже мала.

А что, пацаны, разве не люди? Первым Феденька запротестовал: а мне, батюшка, игрушечку смастеришь? Иван смастерил, да такое, что ахнуло все село. Паровоз смастерил, и колесики, и даже маленький машинист из окошечка выглядывал, нарядный такой да с улыбкой. Ну, тут орава мальчишечья возопила: хотим! Отцы понесли не вареники да кашу из тыквы, а кто ведро принесет, кто корыто, кто косу наладит – сено косить. Глядишь, хозяйство Ивана наладилось. Настасья, хоть и не перестала ворчать: ей ругаться переставать, что не дышать, такая злобная баба попалась Ивану, что страсть. Так вот, Настасья, хоть не переставала ворчать, а приносимое в дом добро место свое находило. Шутка ли, в доме пять девок растёт, это же пятерым надо ладить приданое.

Ну так годочки и шли. Ах да, Иван так наладился мастерить, что избыток Настасья на рынок тащила, в город губернский, аж в Симферополь. Первый то раз Иван сам пошёл, да вернулся без денег и без игрушек. Улыбнулся детишкам виновато, высыпал пряники им на стол: ешьте, ребята.

Дальше Настасья сама стала торговать: чего с непутёвого взять? На хозяйстве дочек оставит, и ну на базар. Не каждый же день в город моталась, это понятно. Но как какой праздник престольный или там ярмарка, Настасья с рани уже на ногах. С вечерочка напросится кому из соседей ее подвезти, и с товаром из домика шасть! А вечером тащит домой добро городское. Какую деньгу добывала, Иван сроду не знал, и дети не знали. Не голодали, и ладно.

Ну вот, деточки выросли, девки по хатам чужим разбрелись, приданое каждое в дом свекрови несли путь не на телеге, а в руках узелочки таскали, но все же про людски замуж выскочили, как им след по традиции да по бабской породе.

А тут и Федька женился! Настасья вся изошлась, изкостерила невестку, еще ни разу не видевшу молодую: умудрился сыночек немчуру найти.

Крым того времени был сильно разноплемённым: вперемешку, не ссорившись, жили татары и немцы, малороссы, болгары, армяне и греки, караимы и кто там еще. Жили, не ссорились, веру чужих уважали. Иноди (иногда) и роднились, ну как вот Фёдор женился на немке. Ну, как немке. Немка из русских: как Екатерина Вторая переселила немцев на Крым, так немцы и обрусели, родной немецкий язык старались не забывать, да русский им более стал привычен. Вот из таких обрусевших Паулина и оказалась. Шестнадцать годков, да такая ладная девушка оказалась. Не посмотрела на слезы матери-немки, исплакавшей все глаза, что, мол, в какую семью ты идёшь, какого горя с Настасьей хлебнёшь, никто не завидует. А Паулина одно: я люблю!