Александра Николаенко - Убить Бобрыкина - История одного убийства

Мать в комнату вошла, метя подолом тусклым пыль с ковра, в седой овечьей шали, с большой подушкой белой на руках, и положив ее на стол, к столу спиной присела, сложив крестом ладони на перстнях.

«К кончине положить на стол подушку, Саша», — объяснила мать.

Спине все тяжелее было, Шишин повернулся на бок, на правый повернулся, выдохнул, вздохнул, но не вздохнулось.

— Полегче, Саша?

— Да…

— Ну, скоро отойдешь, — вздохнула мать, — на все Господня воля. Перекрестив, открыла требник, стала вслух читать. И все казалось Шишину, из-за коробки, не мать читает, а ворона, и было жутко, что заупокойной накаркает она беду ему…

«… Христе Иисусе, Господи и Вседержитель, тебе молюсь за сына Александра свояго. Не дай свершиться злу. Как каплями подобно дождевыми, злые, малые все дни его и лета, оскудеют, помалу исчезающее, помилуй Господи, прими раба твого… — читала мать. — Не осуди грехом его на вечные мученья, пощадью милуй яко благий есь, и есть греховен сын мой Александр от рожденья, как всякий в мир приходя есть. Велицей милостью своей его помилуй, и ясно блаже возложи венец от камня честна, зде на земле не будет вечного ему покоя, но увенчай его в небесном царствии своем. Помилуй и спаси… Аминь». Окончив, встала, коробку с Шишиным закрыла и ушла.

Проснувшись, Шишин к матери пошел, спросить, к чему ему коробка снилась.

— Ни к чему, — сказала мать и, требник отложив, смотрела в пол.

— Картонная была коробка…

— Весь день по лестнице коробки носят, переезжают черти, — объяснила мать. — Приснилось то, что видел — сон пустой.

— А если я в коробке? — немного успокоившись, припомнил он.

— В дому торчишь, как гвоздь в зобу, — сказала мать, — и сны такие видишь.

— Что ты по мне епитимию читала, требник, как сейчас, — косясь на мать с опаской, вспомнил Шишин.

— Отвяжись! — сказала мать.

«Живого отпела…» — с тоской подумал он и хмуро, с подозреньем посмотрел на мать.

— Иди, иди, — она с подушки снова требник подняла и, пополам переломив, поверх страниц смотрела так же хмуро, как хмуро Шишин на неё смотрел. — Иди, а ну! Смотри, до смерти зачитаю! — и Шишин в коридор пошел, там ухом прислонясь к двери, стоял и слушал, как переезжают. За дверью тихо было, как в гробу.

«Вот так придешь обратно с хлебом, — думал он, тихонько у двери скобля обивку, — а все возьмут и переедут. Все. Мать тоже переедет, если все. Но если все, тогда и Таня…» — и страшно было на душе у Шишина без Тани, как будто он не мог без Тани на душе.

И в вечер света в доме не зажгут, и окна выбьют, рамы со стекольными зубами к мусорным контейнерам снесут, и стулья, и столы, и радио, и граммофон, пластинки, стопки старых книг, журналов «Юность», «Огонек» и «Знамя»… Тряпьем горелым, осенью, газетным дымом больно станет пахнуть во дворе, скрипеть ночами будут старые качели, и ржавой карусели крылья землю будут задевать, скрести…

И стало страшно Шишину, что так и будет, если он из дома выйдет, и он решил не выходить из дома, на всякий случай, никогда не выходить.

— Кружи быстрей! — смеялась Таня, и в памяти бежал по кругу Шишин, толкая желтое железное крыло, и голова кружилась, оскользались ноги, и спицы карусели старой черной грязью обдавали от земли.

— В Австралию летим! Переезжаем! — кричала Таня. — В Баден-Баден! Прыгай на лету!

Он прыгнул, прыгнул на лету, упал. Крыло ударило по небу, в нем окно открылось. Упали облака на землю, превратились в лужи. В них отразилась черная луна.

«Где это, Баден- Баден?» — думал он.

— Саня, Саша… Саня… миленький, хороший, ты живой?

— Живой, — ответил он. — Где это, Баден-Баден?

— Там, — она сказала.

— Там? — удивился Шишин. — Я хочу с тобой….

Они прошли в окне, держась за руки. «Но этого не может быть, не может быть, не может», — подумал он, и ногти выскребали скрип в двериной коже, а лоб железный барабанил по замку.

— Кремень! Железный лоб! Я прикурю? — спросил из памяти Бобрыкин ненавистный, и чтоб проверить, можно ли из Шишина огня добиться, все чиркал, чиркал, чиркал спичками по лбу.

Он бросился назад. Потом вперед. «Через мой труп» — сказала мать, он взвыл и оттолкнул ее… И бросился и бросился, и бросился опять к окну, их не было уже в окне. «Куда без шапки, ирод?!» — кричала в спину мать — «Куда? Куда?..». А как же тот билет счастливый, на который он желанье загадал и съел, не сбылось? Подвело? Ступени, ящики почтовые и двор, забор… забор по кругу. Вот они!

— А вы куда?

— В кино, — сказала Таня.