Джанет Фитч - Белый олеандр

Она чего-то ждала, а чего — я не знала. Каждый день мы покупали тортильи и с сеткой пешком возвращались в наш беленый домик мимо небольших построек с зарешеченными окнами и открытыми дверьми. Внутри на стенах виднелись фотографии бабушек с веерами, иногда книги. Мы ели camarones con ajo, креветки с чесноком, в ресторанах под открытым небом на пляже. Рыбаки вытащили на берег акулу-молот размером как две их лодки, и все высыпали фотографироваться рядом с огромной головой. Пасть мрачно скалила батальоны зубов. Я испугалась, когда мама бросила меня на берегу и пошла плавать в нежно-голубых волнах. Что, если появится еще одна акула, вода станет красной и оголятся кости?

Когда бы я ни проснулась, меня ждал демерол. Врачи в масках, мягкие руки сестер, цветы, сладкие улыбки, капельницы, дети, перевязки, каждый вечер по телевизору «Том и Джерри», воздушные шарики и незнакомые люди. Просто скажи нам, просто скажи. СС. Полицейские в штатском. Как было описать Старр в перекрученном халате и с револьвером в руке? Я предпочитала думать о Мексике и мягких, точно мыло, обветренных лицах. Надоедливые звуки вокруг становились звоном комаров в нашем домике на «Острове женщин».

В полнолуние мама вдруг собралась, и мы уехали, взяв только паспорта и деньги, зашитые в пояс у нее под платьем. На пароме меня рвало. Ночевали на новом пляже, далеко на юге.

На следующий день она танцевала на крыше отеля с молодым человеком по имени Эдуардо. В распахнутые окна был виден риф в прозрачном, как стекло, море. На верхнем недостроенном этаже, под крышей из пальмовых листьев были натянуты гамаки, и мы могли жить здесь сколько угодно. В Плая-дель-Кармен мы были счастливы, разъезжая с Эдуардо на его черном «Додже» и чувствуя себя богачами — ¡qué rico! [11] Как богатые! ( исп .). — хотя в городе было всего две мощеных улицы и лавка мичоаканского мороженого на палочке. Помню картины, изображающие снежные вершины вулканов. Дважды в неделю приходил туристический лайнер, покачивая на волнах пятиэтажной массой, точно плавучий свадебный торт. Мама раскладывала Таро в кафе, где висел жирный дух курицы-гриль и карнитас, свинины по-мексикански. Я смотрела, как мужчина с помощью мачете крошит на тортильи мясную стружку. Ели мы вдоволь.

По ночам Эдуардо играл на гитаре и пел цыганские песни вместе с гостями отеля, а я качалась в гамаке, как сложившая кожистые крылья летучая мышь. Летучих мышей по ночам была тьма-тьмущая. Мама говорила, их привлекают фрукты: манго, бананы, папайи. Все мое тело покрылось «ведьмиными кольцами» лишая. Доктор в бетонной клинике дал лекарство.

— Когда мы уже поедем домой?

— У нас нет дома. Я твой дом.

Какая она была красивая в купальнике и скатерти, обернутой вокруг бедер!

Погода испортилась, Эдуардо закрыл отель до следующего сезона и вернулся к родителям в Мехико. Нам разрешил остаться. Было грустно и страшно. Спасаясь от ветра, мы закрыли ставни. Спокойное прежде море вздыбилось и пожрало пляж, подкралось к зарослям мышиного гиацинта. Туристы пропали. Мы питались консервированной фасолью и разводили сухое молоко. В отель хлынули тощие кошки, дикие или брошенные на зиму хозяевами. Мама их пускала. Небо походило на желтеющий синяк.

Косой дождь хлестал в ставни, просачивался под двери. Кошки прятались по темным углам. Порой, сидя за столом, мы ощущали прикосновение к ногам пушистых хвостов. Мама писала при свете керосинового фонаря. Кошки были голодными, но она не обращала внимания на их мяуканье.

В конце концов она заперла отель, и какие-то студенты отвезли нас в Прогресо на берегу Мексиканского залива. Корабль, идущий в Техас, вонял рыбой. Капитан дал мне таблетку, и я очнулась только на каком-то диване в Галвестоне.

— Ее поймали, — сообщил полицейский в штатском, в белых носках. — Застукали, когда попыталась увидеть мальчишку. Говорит, что уезжала к сестре. Черт, ты же прекрасно знаешь, что стреляла она! К чему эти байки про грабителей? Она тебе даже не мать!

На месте Старр я, быть может, тоже стреляла бы. Или измазала бы дверные ручки олеандром, как мама, если бы Рэй сказал, что меня разлюбил. Не получалось сосредоточиться. Старр в ночнушке, мать в голубом платье, Барри, прижимающий мокрый платок мне ко лбу. Все казалось одинаковым, склеивалось, как карандаши, забытые в машине в жаркий летний день. Особняком стоял только Дейви. От разговора с полицейским у меня началась мигрень, и снова потребовался демерол.