Антон Уткин - Тридевять земель

Обычно достоинство связывают с достоянием, однако, как кажется, понятия эти находятся в обратной связи, ибо достоинство основано не на преобладании, а проистекает из равноправия. Праславянское *cъsтъ обычно связывают с авестийским в значении "мышление, понимание, намерение". Отсюда якобы – «чту», «чтить», «чтение». Но каким образом можно почтить кого-либо тогда, когда прочитать молитву невозможно по той причине, что отсутствует письменность? Прочитать (проговорить) заклинание, гимн, славословие? Действительно, пишет Лёббок, отличить простое обращение к умершему предку от молитвы уже совершенно невозможно, как отличить могущественного духа от полубога, но совершенно немыслимо, чтобы слово не сопровождалось делом, и это более надежный способ.

При повсеместных почитаниях огня в его-то сторону и направлялось почитание. В древнем мире существовало совсем мало вещей, которые бы оказались не под силу огню: но мог сожрать почти всё, кроме железа, которое сам же и создавал, и некоторых видов камней, но ведь и человек не питается камнями и железом. Отсюда – жертва – жерело – горло (сл. Преображенский). При зарождении же веры в предков, в славянских "дзядов", чем ещё можно было почтить их, как не пищей? Современной науке приходится решительно отвергнуть воззрение Плутарха, согласно которому богам угодны жертвы не чем-то дорогие им, а, напротив, ненавистные. Потребность войти в общение с божеством удовлетворялось едою, на которую оно приглашалось и от которой ему уделяли часть. Сербский язык, как кажется, ещё удержал эту смысловую связь: "частити" там значить и почитать, и угощать (сл. Лавровский). До сих пор крестьяне наши, достаток которых позволяет иметь богатую божницу с стеклянными дверцами и шторками, открывают эти пелены при молитве, чтобы она скорее дошла до Бога, и на время еды, когда хозяин приглашает богов откушать вместе со своей семьёй, – какой далёкий отголосок древности!

В прекрасной работе В.Шульце (Schulze 1892) подробно показано, что понятие честь у Гомера всегда сопряжено именно с долей добычи. Самый этот факт для нас здесь более важен, чем определение разницы между видами этой "чести", которую различают гомеровские герои сообразно своему общественному положению. Вот почему, когда куряне Всеволода волками скачут в поле, "ищущи себе чти", а князю славы, они ищут части добычи, участие в которой укрепит их достоинство, и только слава здесь, как кажется, выступает понятием, уже вполне свободным от материального – здесь она приближается к классическому римскому понятию – fama. А с течением времени и честь стала освобождаться от своей грубой материальной первоосновы: Гельмольд приводит характерный ответ саксов Генриху: "Хоть нас и мало числом, однако, жаждущие чести и заслуг, самой большой добычей мы считаем славу".

Тацит свидетельствует, что у германских общин было в обычае добровольно уделять вождям кое-что из своего скота и плодов земных, "и это, – пишет он далее, – понимаемое теми как дань уважения, служит также для удовлетворения их нужд (15). То же сообщает Константин Порфирородный относительно россов, спускающихся вниз по Днепру к морю: прибыв на остров св. Григория они, расположившись вкруг громадного векового дуба, оградив священное пространство воткнутыми в землю стрелами, приносят жертвы – "кусочки хлеба, мясо и что имеет каждый, как велит их обычай" (9). Согласно авестийскому и санскриту жертвовать это и значит хвалить, славить, превозносить, а это и есть различные формы почтения. Было бы напрасным трудом приводить здесь все бесчисленные свидетельства, собранные у Бастиана, Лёббока, Штернберга и других, которые показывают тот именно способ, которым проявлялось почитание у разных народов. Принцип тут один – совместное употребление пищи делает сотрапезников единосущными.

Нам представляется вероятным, что слово "честь" тоже восходит к "части", и, хотя этимологически это гадательно (см. Преображенский), через значения, которыми корень оброс в славянских языках (словенский, чешский, полабский) мы все же снова приходим к искомому понятию, ибо "считать", несомненно, тем или иным образом связано с понятием учёта, а, следовательно, и распределения. Действительно, уже описаны общества, членам которых совершенно незнакома ещё идея божества или, по крайней мере, она у них довольно смутна, однако экономическое их существование основано на учёте и распределении тех материальных благ, которые составляют их совместное имущество. (Наша доля точно так же означает одновременно и часть и участь, однако слово это – новейшего происхождения и, вероятнее всего, заимствовано из польского языка, куда проникло от немцев. Примечательно, что само слово доля в значении части прилагается по отношению к имуществу – «вступить в долю», – и почти исключительно всегда к земле.)