Чак Паланик - Снафф

Сейчас, говорит девочка-ассистентка, Бранчу Бакарди будет достаточно просто засунуть таблетку в любое отверстие на теле Касси Райт. Уже не важно, как именно яд попадет в организм – через рот или как-то иначе, – все равно у Касси начнется головокружение, спутанность сознания, сильная головная боль. Кожа Касси слегка посинеет, а сердце забьется в бешеном ритме, пытаясь насытить клетки кислородом, который они не способны усвоить. Касси впадет в кому, у нее остановится сердце, и смерть наступит буквально за считанные секунды.

– Даже если вы понюхаете его яйца и ничего не почувствуете, – говорит мне ассистентка, – это еще ничего не значит. Не каждый способен почувствовать запах цианистого водорода.

Где-то снаружи отчаянно воют сирены. Они приближаются, становятся громче.

Девочка-ассистентка тянется через стол, собирает недоеденные кексы. Корки от пиццы. Размокшие пирожные, с которых слизали всю сладкую глазурь из кленового сиропа.

Сирены уже совсем близко. Воют прямо над нами, за бетонной стеной.

– Если вы собираетесь подкатиться к мисс Райт, – говорит мне ассистентка, – лучше заранее настройтесь на то, что у вас ничего не получится.

Она наклоняется, чтобы поднять что-то с пола. Держит эту штуковину двумя пальцами, хмурится и говорит:

– Какой-то придурок жевал гондоны?..

Я пожимаю плечами и говорю: кому – что.

Носком туфли она пытается соскоблить с пола выплюнутую кем-то жвачку и рассказывает о том, как она несколько месяцев добивалась встречи с Касси. Как Касси рассказывала о ребенке, которого отдала на усыновление, и говорила, что это было самой большой ошибкой в ее жизни – ошибкой, которую она не сумела исправить. Не сумела избавиться от чувства вины, которое, собственно, и заставило ее сняться в этом фильме, чтобы сделать его богатым, своего потерянного ребенка. Чтобы жизнь Касси Райт – жизнь, растраченная впустую, – все-таки была прожита не зря.

Сирены уже совсем близко. Они воют так громко, что ассистентке приходится кричать.

Продолжая смахивать со стола крошки и отдирать прилипшие конфеты, девочка-ассистентка кричит:

– Такое терпение бывает только от ненависти.

Она кричит, что только целая жизнь – жизнь как сплошной гнойный абсцесс ненависти и злости, – придает человеку решимости часами ждать, стоя где-нибудь за углом, под дождем и палящим солнцем, и изо дня в день околачиваться на автобусных остановках – на случай, если Касси Райт вдруг пройдет мимо.

Ждать столько лет, чтобы наконец отомстить.

Сирены смолкают, становится тихо. Мы стоим и смотрим друг на друга: я, ассистентка и мальчик под номером 72. Мы втроем, в пустой комнате.

И актер номер 72 говорит чуть ли не шепотом, но в тишине, воцарившейся после того, как умолкли сирены, все равно получается громко. Он говорит:

– Это ты.

Он проглатывает комок сахара и слюны и говорит:

– Ты – тот самый ребенок, дочь Касси Райт. А Касси даже не знает.

Сминая в кулаке пустую банку из-под лимонада, девочка-ассистентка говорит:

– Небольшая поправка…

Она улыбается и говорит:

– С этой минуты я – тот самый очень богатый ребенок.

Эта девочка-ассистентка… у нее нос Бранча Бакарди. Прямой и длинный. Ее черные волосы – это волосы Бранча Бакарди. Ее губы – это его губы.

Я интересуюсь, откуда она столько знает о цианиде.

И знаете что? Этот мальчик, молоденький актер, номер 72, он бежит в туалет отмывать свои яйца.

Буквально за пару минут – за одну быстро выкуренную сигарету – до того, как я привожу Бранча Бакарди, нашего «гвоздя» программы, мисс Райт показывает пальцем на свой стакан с апельсиновым соком. Сгибает палец, просит меня поднести ей стакан. Машет рукой, мол, быстрее.

Беру стакан, подношу ей. Сгибаю соломинку до уровня ее губ.

Мисс Райт манит меня пальцем, чтобы я наклонилась поближе. Достаточно близко, чтобы почувствовать запах ее пота. Разглядеть седые корни ее светлых волос. Один вдох – запах засохшей спермы. Следующий вдох – пыльный запах латексных презервативов. Яркий солнечный запах апельсинового сока. Даже не прикасаясь к соломинке в стакане, ее губы произносят:

– Я знаю.

Они шепчут:

– Я поняла это сразу. Еще в нашу первую встречу в кафе.

Тихо и нежно, как будто поет колыбельную песню, мисс Райт говорит:

– Я едва не расплакалась, ты так на меня похожа…

Подлинный факт.

Повернув голову в сторону, отворачиваясь от соломинки в стакане с соком, мисс Райт улыбается мне своей яркой блестящей помадой, улыбается и говорит: