Элис Петерсон: Письма моей сестры

Молодые люди растерянно переглядываются.

– Я подумал, что нам лучше сесть подальше от экрана, – бормочет парень, оправдываясь.

– Стыдитесь, – спокойно и твердо произносит Марк и садится на место. Фильм начинается.

Он снимает очки, тщательно протирает их рукавом свитера и снова надевает. Он выглядит усталым, что-то явно тревожит его. Мне хочется, чтобы он поделился со мной. Он замечает мой взгляд, потому что поворачивается ко мне.

– Что? Ты что?

– Спасибо. – Я дотрагиваюсь до его руки, и мы переплетаем пальцы.

– За что?

– Что отругал их, – шепчу я.

– Тссс! – шипят на нас из задних рядов.

Мы торопливо отдергиваем наши руки и поворачиваемся к экрану.

Молодец, Марк. Вот только Беллс после этого становится очень тихой. Я протягиваю ей попкорн, но она отказывается. Вероятно, она понимает больше, чем я думала.

Наверное, так было всю ее жизнь.

Беллс сидит на моей кровати и смотрит, как я одеваюсь. Я надеваю бледно-голубой свитер, завязывающийся сбоку ленточкой, джинсы и остроконечные туфли на низком каблуке.

Потом я причесываюсь перед зеркалом и замечаю в нем Беллс. Она роется в моей косметичке, выбирая помаду и пудру.

– Что это? – спрашивает она, держа щипцы для завивки ресниц. – Вы с Марком поженитесь?

– Я и Марк? Вряд ли. – Я смеюсь, завязывая волосы на затылке, но потом снова их распускаю. – Между прочим, этими щипчиками завивают ресницы.

– Почему ты не выйдешь за Марка?

Теперь она мажет ногти моим лаком.

– Э-э, он не просил меня об этом, – отвечаю я, пристально наблюдая, как она пытается покрыть ногти моим серебристым лаком.

– Я не такая, как ты, правда?

Она никогда не задавала мне этот вопрос прямо, хотя у мамы спрашивала. Я не знаю, что и сказать. Ой, пожалуйста, подскажите мне что-нибудь, как ей ответить правильно. Я не могу лгать и говорить, что она такая же, чтобы ей было приятно. Беллс сразу почувствует мое лицемерие. Я поворачиваюсь и вижу на белом белье серебряный круг.

– Беллс, ой, не надо! – Я бросаюсь, чтобы посмотреть на пятно.

Она швыряет бутылочку с лаком о стену; лак течет на ковер.

– Беллс! Что случилось? Почему ты сердишься? – Я поднимаю бутылочку и крепко завинчиваю пробку.

– Я не могу быть как Кэти, – выкрикивает она, ударив кулаком в ладонь и размазав по ладони серебро. – Я не такая, – твердо заявляет она. – Ненормальная, да?

Я сажусь рядом с ней.

– Почему ты сейчас заговорила об этом? – ласково спрашиваю я.

– Ненормальная, – снова повторяет она, сердясь на мою непонятливость. – Люди смотрят, неприятно.

– Беллс, ты нормальная для меня, для папы, мамы, для всех людей, которые тебя любят.

Мои слова ее не убеждают. Она слышала их и раньше.

– Не как Кэти.

– Почему ты хочешь быть такой, как я? Я и наполовину не такая, как ты.

– Ты красивая.

– В человеке важно не это, – твердо заявляю я. – Никогда не думай об этом.

– Не такая красивая, как Кэти.

– Ну я не так хорошо готовлю, как ты. Я могу поджарить картофельные чипсы и стейк, вот и все. Сварить яйца. Я как папа.

Она все еще выглядит расстроенной.

– Помнишь, как ты вела дом, когда мама болела? По-моему, Беллс, ты просто не сознаешь, сколько всего умеешь делать.

Она перестает бить рукой об руку и слабо улыбается.

– Я хорошо готовлю, правда?

– Да. А все это не имеет значения; правда, не имеет, – говорю я, держа перед ней пузырек лака. – Все это очень поверхностно. Ты – это ты, и никогда не меняйся. Маши руками, улыбайся, говори «привет» людям, как ты всегда это делаешь. – Я вспомнила, как Беллс была в моем бутике, и я запретила ей здороваться с клиентами. – А если кто-то тебе нагрубит, рассердись, не позволяй ему так просто уйти. Беллс, ты ведь можешь быть выше этого. Вот почему многие люди любят тебя, восхищаются тобой. Погляди на Марка, на Эдди из гастронома, Роберта с Тедом, мистера Викерса или на всю футбольную команду. Я никогда не видела такого.

Улыбка озаряет лицо Беллс.

– Мы с тобой в самом деле все лучше и лучше узнаем друг друга, – продолжаю я, – и мне нравится быть с тобой рядом. Ты замечательная личность, Беллс.

– Ты хорошенькая, – снова говорит она, поглядев на мою одежду. Сама она в юбке «пэчворк», черном вечернем топе из моего бутика, а на ее запястье черный кожаный браслет с серебряными гвоздиками. В ее левом ухе посверкивают три крошечные серьги-гвоздика. – Я никогда не буду такой, как ты, да?