Ахмед Рушди - Сатанинские стихи

Его имя: имя в грезах, преображенное видением. Произнесенное правильно, оно означает тот-за-кого-возблагодарится, но он не будет откликаться на него; не будет, хотя и хорошо знает, что в Джахилии [531]они добавляют к его прозвищу — тот-кто-ходит-вверх-и-вниз-по-древнему-Конни . Вот, он не является ни Магометом, ни Мухаммадом; [532]он принял вместо этого демонический ярлык фарангов, [533]обвившийся вокруг его шеи. Дабы обращать оскорбления в Силу — виги, тори, Черные [534]— все стремятся с гордостью носить имена, порожденные презрением; точно так же наш горнолазающий, стремящийся к уединению пророк должен стать детским ужасом Средневековья, синонимом Дьявола: Махаундом. [535]

Это он. Махаунд-бизнесмен, поднимающийся на свою горячую вершину в Хиджазе. [536]Мираж города под ним сверкает на солнце.

Джахильский город [537]целиком состоит из песка; [538]его структуры сформировались, выросши из пустыни. Это — зрелище, достойное удивления: окруженное стеной, четырехвратное, все это чудо сотворено его горожанами, изучившими секрет преобразования прекрасного белого дюнного песка — материала самого непостоянства, квинтэссенции хаоса, изменчивости, предательства, бесформенности — в строительный материал и алхимически вплетающими его в ткань недавно созданной ими стабильности. Это — люди, всего лишь тремя или четырьмя поколениями отделенные от своего кочевого прошлого, когда они были столь же лишенными корней, как дюны, или же укоренившимися в убеждении, что дорога — это и есть дом.

Учтите, что мигрант может, в принципе, обойтись без путешествий; это не более чем необходимое зло; цель — в пункте назначения.

Еще совсем недавно, будучи проницательными бизнесменами, джахильцы поселились на перекрестке маршрутов больших караванов и обуздали дюны по собственному разумению. Ныне песок обслуживает могущественных городских торговцев. Вымощенные булыжником, пролегают извилистые улицы Джахилии; ночью золотой огонь сверкает в жаровнях отполированного песка. Стекло блестит в окнах — в длинной череде узорных окон на бесконечно высоких песчаных стенах торговых палат; запряженные ослами телеги на гладких кремниевых колесах катятся вперед по переулкам Джахилии. В своей злобе я иногда представляю пришествие великой волны, высокую стену пенящейся воды, с ревом несущейся сквозь пустыню, жидкую катастрофу, наполненную мимолетными лодками и воздетыми руками утопающих, приливную волну, готовую обратить эти тщетные песчаные замки в небытие, в зерна, из которых они возникли. Но здесь нет никаких волн. Вода в Джахилии — враг. Несомая в глиняных горшках, она ни в коем случае не должна быть пролита (уголовный кодекс жестоко карает нарушителей), поскольку там, где она упадет на землю, городу грозит разрушение. Ямы появляются на дорогах, здания кренятся и шатаются. Водоносы Джахилии — ненавистная необходимость, парии, [539]которых нельзя игнорировать и потому невозможно прощать. В Джахилии никогда не идут дожди; нет никаких фонтанов в кремниевых садах. Несколько пальм стоят во внутренних двориках, их корни путешествуют вдаль и вширь под землю в поиске влаги. Вода в город поступает из подземных рек и колодцев, один из которых — легендарный Земзем в сердце песчаного концентрического города, рядом с Домом Черного Камня. [540]Здесь, у Земзема — нерешительный, презренный водонос, доставляющий живительную, опасную жидкость. У него есть имя: Халид. [541]

Город бизнесменов, Джахилия. Название племени — Народ Акулы . [542]

В этом городе обизнесменившийся пророк Махаунд создал одну из великих мировых религий; и подошел в этот день, в день своего рождения, к критической точке своей жизни. И был шепоток на ухо: Какова твоя суть? Человек-или-гном ? [543]

Мы знаем этот голос. Мы слышали его однажды раньше.

Пока Махаунд поднимался на Конус, Джахилия праздновала иную годовщину. Древних времен, когда патриарх Ибрахим вошел в эту долину с Агарью и Исмаилом, [544]их сыном. Здесь, в этой безводной, дикой местности, он отказался от нее. Она спросила его: быть может, такова Божья воля? Он ответил: так. И ушел, ублюдок. Издревле люди использовали Бога, чтобы оправдать свои беззакония. Неисповедимы пути его, [545]— говорят люди. Неудивительно тогда, почему женщины обращаются ко мне.

Но я не буду отклоняться от сути; Агарь не была ведьмой. Она поверила: теперь, конечно, Он не позволит мне погибнуть . Когда Ибрахим оставил ее, она кормила ребенка грудью, пока не закончилось молоко. Тогда она поднялась на два холма — сперва Сафа, затем Марва, [546]— и в отчаянии бегала от одного к другому, стараясь разглядеть шатер, верблюда, человека. Она ничего не увидела. Именно тогда к ней явился он, Джибрил, и показал ей воды Земзема. Поэтому Агарь выжила; но зачем теперь собираются паломники? Праздновать ее спасение? Нет, нет. Их праздник — в честь посещения долины (кем бы вы думали) Ибрахимом. Во имя этого любящего супруга они собираются, поклоняются и, прежде всего, тратят деньги.