Роман Парисов - Стулик

– Что с тобой, Светик?

– Ничего.

Мы идём, взявшись за руки, по ночному пионерскому плацу к нашему корпусу. Полновесная сумасшедшая луна, под неё бы порассказать о предыдущих цивилизациях… Светик зевнула и улыбнулась. Вот ведь она, а вот я, сейчас я её раздену, оближу везде, как мечтал, забыв время, буду владеть сокровищем… Но чтой-то ощутилось-кольнуло сзади, какая-то неполнота и неизбывность вроде.

…о, ожиданье чуда, развенчанное в зените!

Водка из мини-бара даёт уверенности. Расширяет янь. Вновь задорен и молод. Загляну-ка украдкой в ванную. Сквозь пар (зачем горячая в такую жару?!) и неясность душевой кабинки знакомо играют заветные линии.

Спёрло дыхание. Всё как положено.

Скидываю к чёрту с себя одежды и ложусь на кровать. Люблю я эти предваряющие моменты, потрогать соски, покурить глубоко, поиграть внизу полнотою предвкушения. Прочь ханжество и лживую мораль – да, я млею от того, что ей пятнадцать! Я просто улетаю от её экстремальной юности, от этой хрупкости, от наивных грудок, от молочных косточек, от золотых волосков на длинном бедре. Ой, и не надо только обвинять меня в педофилии, чесать кулаки да прятать дочурок, слышите, вы, семейственные мужи! Прекрасно понимаете вы меня сокровенной своею частию и – потихоньку – завидуете. Так-то. И бедного дядю Гумберта мы тоже поймём, просто он знал, на что идёт, а я ещё не знаю (ха-ха), да Лолита его двенадцатилетняя – совсем ведь безголовая и мерзкая дурилка, разве можно сравнить с ней моего Светика, всю в проблесках души и интеллекта!!

Она выходит вся голая, гладкая, бесстыжая, с хулиганским прищуром, нарочно виляя узким тазом. Показ моделей из кожи бэмби. Чувствует же, как поднять мне давление, как, разом высушив горло, распереть щемящей свежестью мои изождавшиеся трубы.

Я уже совсем уверенно ласкаю её, я чувствую, что могу делать с ней всё, она примет сейчас с подобающим страстной женщине мурлыканием любую мою прихоть, ответит мне, многоопытному в её глазах, не хуже, чем кто-то до неё…

– Дай мой леденец, – она серьёзна, она старается, глаза закрыты…

(…как смачно это проделывала Фиса, всею блядской душой своею, поволочными открытыми огромными глазами высасывала меня всего наружу…

…что за мысли сейчас, – всё придёт, пока женский вход её мне безлик, но второй всего ведь раз, – сначала раскрыть её, приучить к себе…)

– Садись мне на язык. – Она послушно раскрыла бёдра, изогнулась, сморщила личико, приоткрыла ротик, пытаясь поймать те запредельные ощущения, которые – она знала – иногда делают женщин счастливыми…

… а торжествующий самец без стеснения упивался шёлковыми переливами, дрожащими в его губах!

И потом ещё долго, долго и глубоко, глаза в плывущие её глаза, личико в моём поту, как заметалась в судороге по подушке!..

– Рома… я… тебя… люблю. Я знаю, – сказала Света и заплакала. Навзрыд!..

Осторожно оставаясь на ней, глажу, глажу ей волосы, слизываю все слёзки.

Уже совсем светло.

Шепчу ей что-то в губы, а чувства мои реальные, скомканные, перепутанные и бесконечно далёкие от простых этих слов, парят где-то за спиною.

– Рома… я кончила… кажется. Первый раз в жизни!

Проспав какие-нибудь часа четыре, мы дружно и резво вскакиваем…

(Первая лучистая эмоция на заспанном детском лице: «Ну вот, Ромочка, мы и проснулись вместе!»)

…и без всяких там душей и завтраков шагаем в здешний бассейн, знаменитый на всю область своими горками. (Ну да, «Гелиопарк» – «солнечный» + «аквапарк»!) Я бодро несу лёгкую головную боль с не успевшим пока проснуться похмельем. (А мы его в воде утопим щас, а сверху ещё пивком, пивком.) Светик радуется утру (уже двенадцать, однако), скачет рядом вприпрыжку в купальных клетчатых шортиках.

В полутёмной раздевалке посмотреться в зеркало. Д-да, въедливые плавки отжимают жирок, но громада верха – грудные полукружья и дельты, оттенённые нависшим светом, явственно перевешивают: подобрать внутрь живот, выставить грудь – ну пр-росто супермачо, гроза школьниц. Надо же, органически сочетаю тяжёлую физкультурную жизнь с выпивонами и ночными счастливыми бдениями. То есть логически как бы её дополняю.

Фуф.

Душное предчувствие бассейна, похмельная испарина. Улыбаюсь себе сквозь неё, остро, озорно, по-юношески. Так я буду улыбаться сейчас Свете. Сейчас у нас вода, новый ажурный контекст, и я уж задам в нём тон.

– Ну где ты, Ромик, не хочу я туда без тебя! – Светик хнычет, прямо как на самом деле маленькая, бежит, бежит уже ко мне вниз по мокрой лестнице, чуть не шлёпнулась смешно… На ней красный обычный совсем купальник – как из «Детского мира», синячок на коленке, и вообще какая-то недоразвитость в членах. «Подросток! – как мог я в тебя втюриться?..» – чуть не с каким ли сожалением думаю я, с другой же стороны уже и подступает нежность как бы.