Роман Парисов - Стулик

«Lavrik, ne skuchay. Skoro ya tebia zaberu».

– …ну и что? – лицо обыкновенное, фигура девочки двенадцатилетней… А ты сам дал себя оседлать – вот она и возомнила о себе невесть что…

Надо мною сто тридцать. Хорошо бы сделать на шесть да почуять грудью ту самую звонкость, ощутить прилив бодрости. Прилив самоуважения. (Что-то Сева-тренер раскомментировался, не знаю я его таким.)

– …любовь? – нет никакой любви. То есть она, может, и есть, но как привязанность, м-м-м… необходимость существовать именно для тебя. Вот. То есть: ты должен быть для неё настолько сильным, чтоб реально привязать к себе, чтоб она без тебя, как без воздуха…

Я балансирую на грани. Тренировка вводит в тонус, но зажигает окошечко вечернему рому, веселящему, вселяющему веру в чудеса. Ром даёт подпитку с той стороны. С этой – опять же спортзал, послевкусие себя – сильного. (Ноги я забросил; да и хрен с ними.)

– …ну и что это? – суслик какой-то. Тьфу. Забудь. Тебе сороковник скоро, денег бы заработал нормально. Вот спорим: денег настрогаешь – она тут же и прибежит. Они все…

Надо выжать на шесть. Во что бы то ни стало – на шесть. Шесть – счастливое число, и значит, всё ещё будет! Мне бы только вжиться в квадратуру жима, додавить по паре, на три…

– …так, сам, сам, сам!! Э-э, нет, десятку минимум снимать надо… А вообще-то… если, скажем, отключить все эти условности… ну, мораль, уголовный кодекс… так я бы и сам какую-нибудь двенадцатилетнюю трахнул.

И я сломался первым, не в силах более выносить несправедливости нашего противоестественного отдаления, нарочитого стирания друг друга – друг в друге. Не желая более выдерживать ежесекундную муку безвестности, усугубляемую неумолимым ходом бесстрастных единиц времени. Впервые за пять лет надел зачем-то я костюм и повязал привычным движением шикарный галстук – ну да, был бессознательный позыв сообщить посыл успешности, независимости, мужского шарма. Не сказавшись, каким-то ещё тёплым вечером рванул я на проспект Мира – с отпущенной душой, верхом на пушечном ядре, с охапкой роз и грёз, уверен в неотразимости такого импульса.

Светы нету. Света в кино, в «Пушкинском», на премьере «Олигарха». Глаза у мамы Анны строги и печальны.

– Я бы на вашем месте так не делала, Роман. – (Типа, я, взрослый, вероломный, бросил её дочку!) – Подождали бы, когда она выздоровеет, а теперь… попытайтесь, конечно, но вообще, если она что-то решила, уже очень сложно. И того, что было, конечно… уже не будет.

Ещё как будет, и ещё лучше будет! Чувствую силы в себе великие, есть у меня на Свету один приёмчик…

– Какой-какой, Роман, скажите! – оживилась мама Анна…

Удалилась воодушевлённая.

Вышел на лестницу папа Сан Саныч – покурить.

– Да детство ещё, Роман. Вот нагуляется…

Так я ж не против, должна же быть у девчонки степень сравнения!

Провёл я на лестничной клетке часа два – балагуря, поддержанный семьёй.

И когда полновесно и однозначно ухнуло на этаже, и неизбежностью перехватило сердце, и выпорхнули раскосо из лифта облачённые в клёш родные стебельки и тут же замерли перед коленопреклонённым препятствием… – и вылетели из головы все приёмчики да заготовленные фразы, и рассыпались удивлённо успешность с независимостью, и голая правда последних дней претворилась во взгляде, и осталась в ней только – израненная, еле дышащая, беззащитная и немая – осталась одна…

– Не прит-р-р-рагивайся ко мне!! Ты чего пришёл?! Это что за прикид?.. Ты что, не понимаешь – то, что со мной происходит, это не обида, как ты выражаешься, – нет… это можно охарактеризовать одним словом: раз-оча-рова-ние!!… Хорошо. Хочешь ещё один шанс? Но… забудь о том, что было – всё будет, как будет!….

Господа! Как объяснить сорокалетнему подростку, что ну не стоит вся наша ситуация той неизбывной скорби, того переполненного сожалением ежесекундного копания в прошлом – в бесплодных поисках ответа на вопросы, того постоянного изматывающего напряжения – в поисках тона для звонков как ни в чём не бывало, той безапелляционной отрешённости ото всего, что не имеет хоть малейшего касательства к тебе, о узкогрудая самовлюблённая нимфетка, уложенная в центр бытия?! Не стоит – остекленелых, мёртвых глаз моих – мимо, поверх, сквозь, кроме – книги продаж, списка клиентов, графика отгрузок?.. Искреннего недопонимания и озабоченности давних партнёров, пусть Валентин Кузьминичен да Пал Палычей?!

И уж конечно, той жирной забытой кляксы на несужденном контракте, того повисшего в воздухе многоточия – в планах на лучшее будущее.