Юнна Мориц - Рассказы о чудесном

«Есть у нас сестра, которая ещё мала, и сосцов нет у неё; что нам будет делать с сестрою нашею, когда…»

Когда я ставлю пустую склянку на стол, облепленный чавкающей клеёнкой, во чреве моем разворачивается огромный чугунный молот и, сокрушая солнечное сплетение, он изнутри раскалывает мой череп надвое, по шву, как скорлупку ореха, — ор эха! Слепну и глохну, но в искрах последнего света виднеется дверь и чёрный ветер, который её распахивает, всасывая меня в свер-кающии, ледяной пустотою гремящий космос. Так вытекает плоть человеческая в щель аэробуса, когда катастрофа. И «…запах от ноздрей твоих, как от яблоков…» Песнь Песней — вот это что.

— Дамы и господа! Большую часть пути мы летим над водным пространством, спасательные жилеты находятся у вас под креслом, достали, надели, пристегнули, надули, нажали на клапан, загорается лампочка, не забудьте подуть в свисток, вас должно быть не только видно, но также и слышно, экипаж корабля желает всем провести приятно время в полёте.

Шок и обморожение… Папавер сомниферум — мак снотворный, сок растения, головокружение, сонливость, сон, переходящий в смерть.

Сугроб, который так плавно сомкнул надо мною волны, был необъятно высок и просторен, у забора он рос, в нём лето стояло, струился полуденный зной, скрипел обжигающий белый песок, и прохладный ветер дул с океана. Меня никогда ещё не отпускали так далеко — одну, ко дну.

Скорость аиста — 41 километр в час, и делая по два взмаха в секунду, пролетает он 10000 земных километров… Колибри делает 200 взмахов в секунду, а пульс воробья 600–850 ударов в минуту, и температура его летящего тельца 39,8—45,3 градуса… Ласточка — национальная птица Эстонии… Самое огромное когда-либо существовавшее плотоядное наземное животное имело в длину 14 метров и называлось тираннозавр…

Шок и обморожение. «Потому что участь сынов человеческих и участь животных — участь одна; как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимуществ перед скотом; потому что все — суета!»

Это надо бы рассверкать, расплескать по чуть-чуть, в ритме тончайших вкраплений, чтоб оно обреталось внезапно, нечаянно, как всякая свежесть, как чистая прапрапамять, пра-пра-пам, пра-пра-пам!..

Но череп расколот, и оттуда сыплется всё, что с годами, с детства, из репродуктора, в библиотеке имени Павлика М. и Григория Сковороды, в амбулатории с калейдоскопом и фреской на вечную тему каверны и шанкра, дифтерита и тифа, мойте руки, фрукты и овощи перед едой, свинка, ветрянка, краснуха, капельная инфекция, не пейте из одного стакана.

Шок и обморожение. Библиотека сугробов. Листается. Говорит голосами, как местность вселенской окрестности, как звуковая дорожка, которая лично мне родней и растительней, чем саунд-трек. В сугробе сугробно дышу за гранью, за границей границ, в обложке воды, рассыпчатой, звёздчатой, как снегопад, по которому с почтой идут почтальоны Бога и показывают кино.

Отец, выходя из волны Борисфена, вздрагивает и на себе от воды отжимает — сатиновое, просторное, чёрное — изделие фабрики Розы и Карла, и слепыми зрачками глядит в небеса. Его кости печальны, улыбка блаженна:

— Ты здесь?.. — он спрашивает. — Подвинься. Чуть-чуть.

Ему не бескрайний берег, ему нужна только эта песчаная вмятина, сыпучий дочерний слепок, в котором он обретает свою пра — пра — пам, «… ибо кто приведёт его посмотреть на то, что будет после него?» Песнь Песней.

Зачем они шьют такое широкое на фабрике Розы и Карла?.. Ведь когда врывается ветер в эти мокрые черные раструбы, там всё начинает кататься, и видны волосики дыбом, гусиная кожа и жиденькие железки.

Мультум нон мульта — мало о многом, это воспоминание древнего детства, оно всегда чуть-чуть приоткрыто, как рот усыпающей рыбы, во чреве которой мы проплываем свой путь. Зачем они шьют такое широкое?..

Шок и обморожение. В сугробе — самые свежие новости, секретный завод новостей — Почтовый Ящик, новостей патефон, новостей радиола, спидола. Властью запахло, властью! Зверским таким аммиачным потом, горящим болотом, корридой, рёвом толпы «Убей!», бычьей мочой и кровью, селезёнкой лошади, дрожащей от страха, лошади с мешком на морде — чтоб кошмаров не видела! — запахло кишками прыгучего тореадора, чесноком и крутыми яйцами жрущей публики, зноем запахло, пылью, полынью и грозовым электричеством. Ящерки шаркают брюшками по раскалённым камням. Звуковая дорожка сугроба. А соловьи заливаются, глазки закатывают, горлышки запрокидывают. Вещество эротики сладостно лихорадит. Песнь Песней — вот это что. «…подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви» — к власти. «Кто эта блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки со знамёнами? Кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного?..» Власть! Она, сладострастная, — кто ж еще?