Ольга Аникина - С начала до конца [сборник]

Лёля кинулась звонить мужу, но он трубку не брал, сколько бы Лёля ни ждала. Ещё, в промежутках между пробежками от кухни до ванной, она звонила в диспетчерскую — и неизменный, ставший уже родным, немолодой казённый голос невозмутимо говорил всё то же самое: «слушаю», «ваша заявка первая», «мастер будет в течение часа» и иногда «девять часов и, кажется, семь минут».

У Лёли начала болеть спина и заныли плечи. Но вода всё прибывала, её шумный столб становился шире и увереннее, и кран уже не мог перекрыть поток даже на самую малость. Пол был снова мокрый, но Лёля не успевала вытирать лужи. Ей казалось, что, пока она следит за водой и не занимается другими делами, скорость наполнения раковины остаётся равномерной, но стоит ей отвернуться — струя увеличивается и набирает мощь. Носить воду приходилось уже почти бегом.

Лёля таскала туда-сюда полные и пустые ёмкости, слушала водопроводный рык, и ей казалось, что по частичкам, по бесформенным кускам она таскает на себе по квартире чьё-то огромное злое тело, распластанное в кухонной таре так невозмутимо и с таким властным безразличием позволяющее обслуживать себя, что Лёле оставалось только подчиняться ему.

Когда тяжесть в ногах превратилась в звон, такой, словно кости были чугунными, а вокруг шеи и плеч кто-то затянул жёсткие ремни спазма, Лёля рухнула на табуретку и опрокинулась грудью на обеденный стол. Она пролежала так секунд десять, пытаясь то ли заснуть, то ли проснуться, повторяя вслух: «Всё бессмысленно, бессмысленно!» Но дольше она продержаться не смогла, вода звала и приказывала, гневно дрожала в раковине у самого её края. Приоткрыв глаза, Лёля увидела, что раковина сейчас вот-вот переполнится, и снова вскочила.

Так прошло много часов. О том, что было всё еще девять ноль семь, Лёля знала и видела это сама. За окном — похоже, для неё одной — световой прожектор застыл и небо не изменяло своего цвета. Пальцы трескались и покрывались язвочками, боль в шее отдавала в правый локоть, и рука всё хуже и хуже слушалась. Колено, ушибленное о край ванной, ныло всё сильнее. В глазах темнело, и на тёмном фоне изредка поблёскивали колючие вспышки.

Но вода была спокойна. Она текла и текла. Её переносили, собирали тряпкой, выливали, а она набиралась снова. Лёля была готова поклясться, что вычерпала уже целую реку. Она чувствовала себя снующим по дну крабом, нервной плотвой, маятникообразно качающимся туда-сюда планктоном. Она была течением, ледоходом, мельницей с больными лопастями. Пока дул ветер, её колесо вертелось.

И вдруг ветер перестал. Смеситель всё так же извергал воду, и его изогнутое тело напоминало гидру из класса кишечнополостных. Всё оставалось так же, и кастрюли, и поток, и лужа на полу — растекающаяся, похожая на большое раздавленное животное. Но ветер уже не дул. Не было ветра.

Лёля бросила на пол черпак. Тряпку, которой она почти сутки вытирала на кухне пол, Лёля отпихнула ногой, и та уползла под шкаф. Потом Лёля подошла к крану и выкрутила оба вентиля полностью — теперь из раковины на пол хлестал настоящий водопад.

Стоя по щиколотку в воде, Лёля включила чайник и сварила себе кофе в турке. Достала масло, сыр, хлеб. Села на табуретку, опустила ступни в воду и стала есть. Вода уже не была ледяной, а может, просто ноги привыкли к холоду. Она ела и смотрела, как вода заливает все её бессмысленные метания, весь труд и муку, и, как ни странно, всего этого Лёле уже не было жалко. Штора, слишком длинная для кухни, одним концом плавала в воде. Её край стал иззелена-бордовым, похожим на лепесток огромного цветка или на живую, плоскую ламинарию, которая тонким раскатанным тестом болталась в лёгких волнах, поднимаемых Лёлиной ногой — и это было красиво, красиво, красиво.

На него просто наехал Камаз. Не сбил, не раздавил. Плотно прижал к стене и остановился.

Это мгновение растянулось до бесконечности, хотя на самом деле лучше было бы его забыть. А ещё лучше — убедить себя в том, что произошла счастливая случайность: огромное колесо, надвигаясь на человека из темноты, коснулось его ноги, вжало её мягкую ткань в бетонную стену и замерло. Даже кость не была повреждена. Услышав крик, водитель нажал на тормоз и сдал назад. А человек возле бетонной стены уже не кричал. Он стоял и ничего не видел кроме темноты, её густого липкого вещества, пахнущего сладковато и тошнотворно.