Татьяна Алферова - Охотники на снегу

— Правильно, — одобрил Алик, — что же мы так сидим.

Он разлил водку, все выпили, не чокаясь.

— Между первой и второй перерывчик небольшой, — Валера налил себе третью.

Вика недоверчиво и грациозно, как змейка, повернула к нему нарядную головку.

— За ПЗД, — сказал Валера, — за присутствующих здесь дам!

Все замолчали, угрюмо поглядывая на понижающийся уровень бесцветной жидкости в бутылке. Алик не выдержал первым и предложил осмотреть Валерину «вертушку» — официальная причина визита.

— Да ладно тебе, — дипломатично отказался хозяин. — Дай посидеть спокойно.

Они выпили еще по одной и закусили. Шпроты кончились.

— Курить здесь можно? — Вика разомкнула накрашенные уста и вынырнула из кресла.

— Валяй, — разрешил хозяин, — пепельница на подоконнике.

Суета вокруг пепельницы, зажигалки, сигарет объединила собравшихся и задала тему для разговора. Валера рассказал историю из армейской жизни, связанную с добычей папирос, Вика вспомнила, как пробовала курить в восьмом классе. От волнения она сбилась. Алик испугался, что Валера засмеется. Валера засмеялся. Вика, опьяневшая к тому времени достаточно сильно, засмеялась тоже, вместо того, чтобы обидеться. Уровень жидкости в бутылке понизился до минимума. Все встали, беспорядочно перемещаясь по маленькой комнате. Алик, воодушевившись, принялся пересказывать одну из Володиных сказочных историй, Вика, не слушая, спрашивала Валеру:

— А это у тебя что?

Они были уже на «ты». Первой на «ты» перешла Вика. Впрочем, Алик, как ни старался, не мог вспомнить, обращался ли Валера на его памяти на «вы» с какой-нибудь из знакомых женщин. Алик мужественно продолжал рассказывать, но нежная подруга перебила:

— Ох, помолчи. Ты-то помнишь, что хочешь сказать, а мы можем забыть, — объединяя себя и Валеру по принципу опьянения.

Валера, не оценив доверия, или напротив, оценив его должным образом, задвигал руками и наклонил короткое туловище в направлении стола, приговаривая:

— Подождите, я хочу добраться.

В скором времени он дошел до стола, решительно разлил остатки водки по рюмкам, поднял свою, провозгласил:

— Ну, чтобы все!

Водка кончилась, шпроты кончились, рыхлый пошехонский сыр кончился. Вика посмотрела на Валеру, затем они сообща посмотрели на Алика.

Алик ощупывал лопатками пожелтевший дверной косяк, через тонкий «парадный» свитер неровная поверхность читалась отлично: каждая зазубрина, каждая выемка сообщали, что именно произойдет в девятиметровой комнате, если он уйдет в магазин, вот на этом диване, или на стуле, или даже на полу, несмотря на все Викины «физиологические причины» вместе взятые. Даже если его отсутствие не затянется.

Алик не стал принимать решения, дождался, когда Валера полезет в карман за деньгами и скажет:

— Сбегаешь, да?

Дальше все происходило само собой, независимо от Алика. Он исполнял то, о чем просили другие. Не то чтобы таким образом перекладывал на них ответственность за предстоящее или демонстрировал смирение, нет. Ничего не приходило в голову. Там образовалась тошнотворная пустота, постепенно заполняющаяся чужими голосами, лишь они могли указать, что следует делать. Валерин голос сказал, что надо идти за бутылкой в магазин через дорогу, там выбор больше, и Алик пошел.

И наблюдающая тень, та, что сверху, не подсказала: «Останься!» Наверное, она спала или бродила по другим коридорам, или, устав от бесплодных попыток вмешаться, беседовала со стражами Входа.

В подъезде Алик сообразил, что можно, не думая о цене и качестве, купить все необходимое в ближайшем ларьке и можно успеть вернуться до того, как Вика совершит непоправимую ошибку.

Выйдя на улицу, пробежав по свежему, но уже утоптанному снегу под долгожданным морозцем, он пришел в себя и обрел способность рассуждать. Почему он считает, что ошибка непоправима? Вика ему не жена, и он ей не муж, она имеет право на капризы, на жизнь вне его жизни. Вот именно, имеет право. Вика взрослая женщина, прекрасно все понимает, знает чего хочет. Что, если она несчастлива с ним, а Валера сможет дать ей больше?

По заснеженной улице имени пограничника Гарькавого почти бесшумно катил светящийся изнутри домик автобуса. Только сейчас стало заметно, что стемнело, и стемнело резко. Надвинулись тучи, из них выскользнула желтая грудь луны и заколыхалась над фонарями. Алик остановился под луной и закурил, хотя не хотелось.

Собственно, почему он судит Валеру, сам он разве правильно живет? Если довести мысль до логического завершения, нет такого человека, перед которым Алик мог бы чувствовать себя правым. Перед женой виноват, перед Викой виноват. Родители? Он не оправдал их ожиданий… Перед тещей — тоже виноват. И притом совершенно несчастлив, ничего не может себе позволить. Валера, по крайней мере, не скрывает своих желаний, пусть нечестных. Нет, желания не делятся на честные и нечестные. Они или есть, или их нет. А когда они есть, их можно скрывать или проявлять, Валера практикует последнее. Получается, что Валера честнее Алика.