Рут Вернер - Гонг торговца фарфором

Много месяцев я прожила во флигеле одна, но вот и в большом доме появился постоялец. Не японец — и то хорошо, но, как вскоре выяснилось, я угодила из огня да в полымя: он был немец, дворянин и к тому же нацист, представитель крупной германской сталелитейной компании. Я догадывалась, что на самом деле речь шла о торговле оружием. Затем до меня дошел слух, что он пьет горькую. Все ясно — надо срочно менять квартиру; если я не займусь этим, он позаботится, чтобы меня удалили из флигеля.

Сосед въехал. Он и не подумал нанести мне визит, такое ему, разумеется, даже в голову не пришло. Решив выяснить обстановку, я в скором времени направилась к нему сама. Впервые я переступила порог виллы; холодные просторные комнаты, в самой большой сидел лысый пузатый мужчина — господин фон Шлевитц.

Он встал, с рыцарской учтивостью поздоровался и выставил на стол массу напитков. Я заметила, что он прихрамывает, а садясь, каждый раз охает.

— С войны. Верден. Штук тридцать осколков застряло. — Он хлопнул себя по упитанной ляжке.

Дворянчик оказался не только любезен, но и словоохотлив. Скоро я уже знала историю его семьи, вплоть до средневековых предков. Он действительно состоял в НСДАП, однако любил повторять: «Мы люди старой закваски».

Короче говоря, он презирал Гитлера как «плебея» и оплакивал кайзера — вот вам и вся «закваска».

Он поспешил заверить, что уезжать мне вовсе не нужно. Кстати, воду и электричество я получала из виллы. Счет? Какая мелочь, ему безразлично — маркой больше, маркой меньше. Мысль о том, чтобы он оплачивал электричество для рации, пришлась мне по вкусу, к тому же я была уверена, что свое оружие он продает японцам.

Позже я частенько заходила к нему поболтать. Он был остроумный и оригинальный рассказчик. И хотя от одиночества пил еще больше обычного, не становился при этом противным.

— Если, встретив меня где-нибудь, — сказал он однажды, — вы решите, что мне хватит, сделайте одолжение, отвезите меня домой.

К этому времени я уже почти не посещала немецкий клуб, где он был завсегдатаем. Раз он пригласил меня туда. Я отказалась. Он отлично понял почему и положил мне на плечо руку:

— Если кто-нибудь из немцев вас хоть пальцем тронет, сразу скажите мне.

Благодаря солидности своей фирмы он пользовался в колонии большим весом, так что с соседом мне повезло. Но везением я могла считать это, к сожалению, лишь до тех пор, пока не рассказала обо всем Арне.

Уже полгода мы были вместе, все было хорошо, гораздо лучше, чем вначале. Арне уже почти совсем не обижался на меня, «интеллигентку». Может, понял, что бок о бок с ним шагает непритязательный, не слишком сложный человек. В самом деле, он со своей замкнутостью, неожиданной резкостью, нетерпимостью и нервозностью был куда более сложной натурой, чем я, научившаяся мало-помалу не дразнить его, уступать почти во всем, за что и удостоилась высочайшей похвалы:

— С тобой легко, ведь тебе всегда хочется того же, что и мне.

С облегчением и гордостью я рассказала Арне о визите к соседу. Как-никак это значило, что квартиру можно не менять. Арне не нашел в этом ничего забавного, хотя настроение у него тоже немного улучшилось.

— А сколько лет этому фашисту? — спросил он немного погодя.

— Соседу? Думаю, лет пятьдесят пять.

— Он тебе как будто очень импонирует.

— Импонировать, может, и не импонирует, но…

Я запнулась. Слишком хорошо я знала это мрачное выражение лица. Немыслимо, чтобы Арне сейчас мог повести себя так же глупо, как в истории с итальянским офицером!

Еще как мог. С того дня его ревность отравляла нам жизнь.

Сотни раз я объясняла, что Шлевитц годится мне в отцы и знает о моих отношениях с ним, Арне. Ему и во сне не приснится встревать между нами, не говоря уже о том, какую отповедь он получил бы, если бы посмел такое затеять.

— Тебе нравится ходить к нему, он тебя интересует.

— Но ведь не в том смысле.

— Ага! Призналась! Интересует! Тебя хлебом не корми — только дай потрепаться с этим нацистским пьянчугой, похихикать в ответ на его комплименты. Да знай он, чем ты занимаешься, он бы тебя расстрелял!

— Несомненно.

— Эта сволочь продает японцам оружие, от которого гибнут партизаны. Отравить его надо, а не лебезить перед ним.

— Арне, зачем так уж в лоб. Мы тут не для того, чтобы отравить одного нациста или всех разом, большинство немцев так или иначе замешаны в грязных делишках. Мы обязаны уживаться с буржуями, именно это ты и делаешь, так требует легализация.