Рут Вернер - Гонг торговца фарфором

Партизан попрощался с нами далеко от первых поселков. После долгого перехода мы с Арне выбрались на равнину и зашагали по узкой тропке. Я измучилась от многочасовых подъемов и спусков, но все вокруг было таким нетронутым и прекрасным, что меня охватило ощущение счастья. Вдруг Арне остановился: на тропинке лежал мертвый младенец, девочка. Тельце еще не остыло. Брошенных детей насчитывалось сотни тысяч — так спасали от голодной смерти других ребятишек.

Мы молча пошли дальше. Невозможно было привыкнуть к зрелищу людских страданий в этой стране, а страдания детей особенно брали за душу.

С партизаном Хо Арне лично не встречался, всему необходимому его обучила я. Отряд Хо не был постоянным подразделением. Каждый из бойцов занимался своим будничным делом, не все знали друг друга, потому что собирались они только маленькими группками — и на военную подготовку, и на задания.

По моей просьбе Хо познакомил меня с китайской супружеской парой. Они тоже были коммунистами и поддерживали партизан. Оба достаточно владели английским, поэтому можно было подготовить из них радистов. Ван и его жена Шучжин переехали в Фыньян. Он бывал у меня под видом преподавателя китайского языка, а она — под видом портнихи. У себя я учила Шучжин обращаться с рацией, а платья, необходимые для алиби, она шила в основном дома. Вану учеба давалась труднее, чем жене. Серьезностью и основательностью он очень напоминал Арне, а веселая, смешливая Шучжин походила на меня. Как-то само собой вышло, что после работы мы иной раз любовно-непочтительно перемывали косточки своим мужчинам. Внешне Шучжин ничем не отличалась от многих других китаянок — хрупкая, как подросток, ни за что не поверишь, что у нее есть дети. А дети были, двое — четырехлетний мальчик и двухгодовалая дочка.

Однажды мы разговорились вот о чем: способны ли люди вроде меня и ее так же стойко выносить тюремные пытки, как, к примеру, Арне и Ван. Ее очень интересовало, что я думаю насчет детей: укрепляет мысль об оставленных детях мужество и стойкость матери или только изнуряет ее тревогой.

— По-моему, — ответила она самой себе, — стойкость зависит вовсе не от тяжести страданий и, может статься, именно дети дают нам силу.

Я часто вспоминала эти слова.

Мы следили, чтобы Арне не встречался с моими учениками. И на сеансах связи — за исключением того, первого раза — он тоже никогда не присутствовал. Так что в конечном счете раздельные квартиры обернулись для него благом.

Разъезжал Арне не меньше, чем я. Железные дороги интересовали его с военно-стратегической точки зрения.

Партизанские выступления ширились, хотя становилось все труднее подобраться к железным путям. Кроме того, планируя диверсии, нужно было учитывать расписание, чтобы на воздух взлетали только товарняки или военные эшелоны, а не пассажирские поезда. О некоторых партизанских налетах писали в газетах. По тону комментариев чувствовалось, насколько встревожены японцы.

Хо и Хань сообщали мне о ходе операций, информировали о непрерывном численном росте отрядов, рассказывали биографии особо отличившихся партизан, которые в дальнейшем могли бы стать командирами новых отрядов. Арне снабжал сводки примечаниями, и я радировала их Ляо.

Разумеется, наши отряды были всего-навсего малой частицей движения Сопротивления. В горах Маньчжурии действовали многие тысячи бойцов.

Мы трезво оценивали опасности своей работы. Не привлекая внимания, радиопередачи можно вести лишь короткое время, особенно если нельзя перевозить рацию с места на место и почти невозможно менять длину волны. Мы с Арне решили так: если удастся отстучать сотую радиограмму, мы надлежащим образом отметим это событие. Такой юбилей был для нас куда важнее рождества или дня рождения.

Европейцы, живущие без прислуги, тотчас возбудили бы подозрения. Пришлось поэтому нанять няньку-китаянку и повара. Работали они у меня охотно, но случись что в мое отсутствие, и они впустят в дом японцев, в том числе с обыском, — выбора у них нет.

Поездки по железной дороге с взрывчаткой в багаже, встречи с партизанами — все это было сопряжено с риском. Как же мы жили в постоянной опасности? Сравнительно спокойно, без особой нервотрепки, хотя, обнаружь японцы наши связи с партизанами, смертная казнь нам была бы обеспечена.

Источником хладнокровия, несомненно, были мировоззрение и убежденность, что каждый наш шаг служит правому делу. Но мы редко облекали свои мысли в столь высокие словеса. Будничной жизни высокопарность не свойственна. Если живешь в постоянной опасности, у тебя только две возможности — привыкнуть или свихнуться. Мы привыкли.