Грэм Джойс - Правда жизни

Но это был не Уильям. Перед ней стояла старая женщина в мешковатой черной одежде. На голове у нее была шляпа с широкими полями, украшенная булавкой, – такой фасон, пожалуй, был в моде в тридцатых годах. В руках у гостьи был горшок с каким-то цветком. У Риты вдруг закружилась голова. Улица поплыла, вздымаясь волнами. Уж не сон ли это? Вроде бы нет.

– Что вам угодно?

– Вы Рита?

– Да.

– Я Марта Вайн.

Рита продолжала смотреть с недоумением, тогда Марта пояснила:

– Теща Уильяма.

Рита закрыла глаза и тихо простонала.

– Я не ругаться пришла, Рита. Поговорить надо.

Рита долго молчала, казалось, она вот-вот лишится чувств. Наконец она открыла глаза, окинула взглядом улицу и пригласила Марту войти.

В гостиной Марта поставила цветок на каминную полку, рядом с фотографией Арчи.

– Это вам. Красивый, правда? Пахнет приятно. Это ваш муж?

Судя по взгляду Риты, цветок ей вряд ли показался привлекательным. Будто из живой изгороди выхватили, подумала она.

– Да. Присаживайтесь, миссис Вайн. Хотите чаю?

– Не нужно. Я на пару минут. Они ведь во Франции вместе воевали? Уильям и ваш муж?

Рита села и прикрыла рот кончиками пальцев. Так, сквозь пальцы, и сказала:

– Вместе.

– Уильям много о нем рассказывал. Наверное, сильно переживает, что нет его. Да и вам, наверное, тоже его очень не хватает.

– Не хватает.

– Он вам нужен? Я про Уильяма. Сами-то как считаете?

Рита поднялась и подошла к окну, повернувшись к Марте спиной.

– Не знаю. Иногда мне кажется – нужен. А потом думаю – нет, не нужен. Знаете, я за ним не бегала. Он сам пришел. Я не собиралась его отбивать.

– Слушай, Рита, я тебя не корю. У меня самой такое было.

Рита повернулась и посмотрела на Марту.

– Вот так. Правда, я за это заплатила. После этого мы с мужем больше не разговаривали, до самого конца. Глупая была. Так все и шло, я ничего не делала, а потом он умер, и уже было поздно. Не скажу, чтоб он так уж ни в чем виноват не был. Да что толку виноватых искать, так я теперь считаю. Надо делать что-нибудь, вот что главное.

Рита снова села, обхватила себя руками.

– Реши для себя, нужен он тебе или нет. Если уж никак не расстаться – ну, тогда чего и говорить. Тогда придется ему заплатить за это, и Олив, и детям достанется. А коли можешь без него – надо кончать это дело.

– Я же вам говорю, он сам приходит. Я его вообще не звала. И всегда говорю, чтоб он больше не приходил. Но когда он здесь, мне не удержаться.

– Удержаться. Сучка не захочет, кобелек не вскочит, Рита. Это мы, женщины, калиткой распоряжаемся. Открываем ее или на замке держим. Ты женщина интересная, перед твоей калиткой мужики никогда не переведутся. Только тебе определиться надо.

– Откуда вы узнали, где я живу?

– Господи, Рита! Кто его фургон не знает? На борту же написано: «Уильям».

– Не все так просто, как вам кажется. Все эти пять лет я будто умирала постепенно. А тут он появляется, и я снова оживаю.

Марта встала, собираясь уходить.

– Оно и просто, и непросто, вот как мне кажется. Только еще раз говорю – решить надо. И потом, я тебе кое-что дала, оно поможет.

– Поможет? Что это мне поможет?

– Увидишь. Проводи-ка меня.

Стоя на пороге, Марта сказала:

– Уильяму хочешь – говори, что я приходила, не хочешь – не говори, твое дело. Я-то, конечно, не скажу. Надумает со мной поспорить – пожалуйста, пусть приходит. А так – слова не пророню. И еще.

– Что еще?

– Цветочек, что я принесла. Если он тебе не понравился, можешь выбросить. Но только через неделю. Раньше не выкидывай, а то беду накликаешь. Запомни. Чтоб горя не было. Прощай, Рита.

Рита закрыла за Мартой, прислонилась к двери спиной. До самой этой секунды она все время сдерживала дыхание. Наконец вбежала в гостиную и, прижавшись носом к стеклу, окинула взглядом улицу – но Марты не было видно. Как будто она и не приходила.

Рита посмотрела на камин. Потом подняла взгляд на каминную полку – там стоял горшок с цветком. Непонятно, что это за растеньице, довольно жиденькое, с ярко-зелеными травянистыми листьями. Она принюхалась. Запах странный, резкий, но душистый, вполне приятный. Рите не хотелось оставлять цветок в доме. Может быть, сразу на помойку? Но что-то в последних словах Марты, подпущенных на прощанье, остановило Риту. Она решила оставить цветок.

По поводу возвращения всей честной компании – Бити, Бернарда, Кэсси и Фрэнка – закатили настоящий пир, как будто они уезжали не за пятьдесят миль, а вырвались из пламени войны где-нибудь на Дальнем Востоке. Каждая из сестер внесла свою лепту: открыли банки лосося, намазали маслом сэндвичи, нарезали ветчины и языка, свеклы и красного лука, выставили бутылки крепкого портера и темного эля. И если Бити можно было назвать блудной дочерью, то никто не завидовал.