Грэм Джойс - Правда жизни

Кроме Аиды, старшей из сестер, которая считала, что ее незаслуженно оставили в стороне от всех этих приготовлений. Бразды правления приняла на себя Олив: она всех тиранила стараясь устроить из встречи что-то необыкновенное. Юна вызвалась испечь торт, но Олив пропустила ее слова мимо ушей и купила торт в магазине. Эвелин и Ина раздобыли свиной окорок, но Олив попросила Юну принести ветчины. Аида вызвалась доставить бутылку хереса, но Олив послала Уильяма за пивом.

– Вот так всегда, пропади оно пропадом, – жаловалась Аида Марте, пытавшейся защищать Олив: ей, мол, в последнее время нелегко. Но Аиду было не пронять.

– Никого ведь не слушает, кроме себя, а ты ее выгораживаешь, бедненькую. Всегда так, черт возьми.

Марта хотела было ей ответить, но тут явились блудные дети. Уильям съездил за ними на автобусную остановку, и вот они уже шумной стайкой толкались в дверях. Все друг другу улыбались, целовались, обнимались, а кое-кто и всплакнул.

– Бернард, что это у тебя с рукой? – спросила Марта. – Давай сюда пальто. Фрэнк, иди-ка, поцелуй меня, бабуля по тебе скучала. Посмотрите-ка, как он вырос! Кэсси, во как вымахал-то, а?

– И правда, вырос, – подтвердил Том. – Теперь уже и в футбол можно погонять, верно?

– Берите ветчину, язык, берите… – начала было всех угощать Олив.

– Да дай ты им хоть в дом-то войти, Олив, господи ты боже мой! – вскипела Аида.

– Стульев у нас хватит? – обеспокоилась Эвелин.

– Дай Бернарду пивка, – сказала Юна. – А что это у тебя рука перевязана, Бернард? Ина, тащи стулья из-под навеса, а то точно не хватит.

– Тут лосось, вот сыр…

– Вот это по-царски, – сказала Бити. – Том, иди-ка нас поцелуй!

– Не приставайте к нему! – крикнула Юна.

– Посмотрите-ка на этих двойняшек! – воскликнула Кэсси. – Что за прелесть! Дай-ка их сюда, я их поцелую! И другую тоже!

– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э… Бернард… ты что… в переделке побывал? – спросил Гордон, наливая орехового цвета пиво. – Держи…

– Свеклы всем хватит…

– Ради бога, Олив, перестань суетиться! – снова не выдержала покрасневшая Аида.

Все разделись, расселись, все выпивали и разговаривали, а Марта сидела в своем кресле под часами и радовалась – как все хорошо. Она взяла кочергу и с удовольствием рьяно сунула ее в горящий уголь. Все под одной крышей. Такими мгновениями она наслаждалась, как любители смакуют каждый глоток коньяка хорошей выдержки.

– А ну-ка, Фрэнк, расскажи мне, как вы там жили, – попросил Том. – Садись сюда. Что это за Рэвенскрейг? Скотина у них там есть?

Фрэнк присел на ручку кресла, в котором сидел Том, и сказал:

– Только гончие псы капитализма и гиены империализма.

– Как ты сказал?

– Рэвенскрейг основали для эксперимента по борьбе с капиталом. Мы были важной альтернативой.

– Да ты что? Лимонад смотри не пролей.

– Извините. Так вот. Видите ли, там собрались лучшие умы страны, включая меня. Мы должны были вооружиться на борьбу с натиском меркантильной дешевки, которая компро… компро…

– Компрометирует, – пришла ему на помощь Бити, присевшая на корточки рядом с ним – послушать.

– Компрометирует рабочий класс и девальвирует его социальные ценности.

– Господи помилуй, – сказал Том. – И что все это значит?

– Не знаю, – ответил Фрэнк. – Но пока все из Рэвенскрейга ненадолго уехали из-за логических разногласий.

– Идеологических, – поправила Бити, глядя на Тома. – Мы перегрызлись.

– Понятно, – сказал Том, отпивая глоток темного эля и ничего не понимая. – А еще ты там что-нибудь узнал, Фрэнк?

– Узнал. Там все трахались напропалую.

Бити повела бровью. Том поковырял пальцем в ухе и извлек на свет капельку серы. Из-за гомона больше никто слов Фрэнка не услышал. Бити сказала:

– Фрэнк, не нужно здесь так же открыто обо всем говорить, как в Рэвенскрейге.

– А почему? – не без оснований удивился Фрэнк.

– Там свои правила, здесь свои. Вот и все. Верно, Том?

– А? Ну да. Наверно. Фрэнк, когда снова к нам на ферму приедешь?

На другом конце комнаты Кэсси тоже расспрашивали – о плывущих над Оксфордом шпилях, о таинственном и диковинном Рэвенскрейге.

– Что за люди там живут? – любопытствовали Юна и Уильям.

– Шикарный народ, – ответила Кэсси, – вроде умные, а за душой ни гроша.

– Ха! Одно слово – леваки хреновы! – обрадовался Уильям.

– Я сама из левого лагеря, я так решила, – сказала Кэсси. – Я махровая радикалка. Вот. А вы – набивайте себе мошну капиталистическим дерьмом, если хотите, мне-то что.