Грэм Джойс - Правда жизни

Боясь возвращаться к себе, он решил пойти к Бити и Бернарду. Толкнув дверь, он медленно вошел в их комнату. Оба спали. Фрэнк встал рядом с Бити. Ему очень хотелось, чтобы она открыла глаза.

– Что такое? – в испуге проснулась Бити.

– Это я, – сквозь слезы сказал он. – Мамочки нет. Мне страшный сон приснился.

Бернард простонал и попытался спрятать голову под подушку. Ему нужно было рано вставать и идти на работу. Учить детей, не выспавшись, было каторгой.

– Ложись к нам, – сказала Бити. – Давай иди сюда.

Фрэнк забрался и примостился между Бернардом и Бити, и все снова успокоились. Вскоре Фрэнк уснул. Но во сне он вздрагивал. Бернард отодвинул его, пытаясь вернуть себе подушку, которую Фрэнк умудрился отобрать у него в темноте. В конце концов Бернард отказался от борьбы и задремал. Но Фрэнк вдруг поднял руку и с силой шлепнул его по уху. Довольный, он повернулся на другой бок и засопел в подушку, вроде бы крепко заснув. Только было Бернард на минуту погрузился в забытье, Фрэнк снова дернулся и захрапел. И наконец, он непроизвольно двинул коленом, и Бернард получил тумака под ребро.

– Ты куда? – прошептала Бити Бернарду, увидев, что он вылезает из постели.

Бернард ухватил с тумбочки фонарик и не без борьбы отнял у Фрэнка одну из подушек.

– Это все равно что с трактором спать – всю кровать вдоль-поперек перепашет, – проворчал он. – Пусть с тобой спит. Я в его комнату пойду.

Но и переместившись на кроватку Фрэнка, Бернард еще долго проворочался. Ему не давали уснуть смешки, доносившиеся из соседней комнаты. Похоже, Кэсси и, кажется, Джордж. Потом открылась и закрылась дверь, и по коридору прошаркал кто-то еще. Бернард подумал, что по ночам в доме куда оживленнее, чем днем. Он перебрал в уме все сложившиеся в Рэвенскрейге любовные комбинации – только те, о которых он знал. Он распределил их по категориям: подтвержденные, вероятные, возможные; отрицаемые, но подтвержденные; отрицаемые и не подтвержденные; якобы имеющие место, но маловероятные и т. д. Эта классификация постепенно убаюкала его.

Прошло, наверное, около часа, когда Бернард проснулся – кто-то легко касался его головы. Потом он почувствовал, что его гладят по волосам. Должно быть, Бити, решил он в полусне. Он довольно мурлыкнул и попытался снова заснуть. Но тут сквозь полудрему ему подумалось – нет, это не Бити, уж очень легкая какая-то рука. Он вспомнил все эти звуки… Может быть, это Кэсси? Глаза никак не продрать, к тому же в комнате тьма непроглядная. Он уже было заговорил, да задумался, что бы такое сказать Кэсси, не обидев ее. В глубине души он не так уж и удивился, что она к нему пришла. Он решил отшить ее ласково, но твердо.

Руку убрали, что-то зашуршало. Бернард почувствовал, как с него стаскивают одеяло. Под весом пристроившейся рядом гостьи заскрипели пружины кровати.

– Послушай, Кэсси… – начал Бернард.

Гостья вдруг напряглась. Что-то не так. И потом, от Кэсси всегда по-другому пахло. Бернард нащупал на тумбочке фонарик, включил и выхватил лучом из темноты застывшее от ужаса лицо Перегрина Фика.

Марта Вайн дремала у камина. Огонь насыпал в нем красивую грядку тлеющих красных угольков. Треснул кусочек угля, и в комнату, растворяясь, поплыло облачко едкого желтого дыма. Часы над головой Марты вдруг затикали громче, и тут постучали в дверь.

Марта встала и пошла открывать. Это пришел почтальон – веселый, краснолицый, он без умолку болтал, показывая гнилые зубы.

– Оксфордский штемпель, миссис Вайн! От Бити-красавицы небось?

– Так уж и быть, напою тебя чаем, заработал языком – он у тебя без костей – добродушно, хоть и насмешливо, пообещала Марта.

Она успокоилась, увидев, что к дому направляется Олив в сопровождении своих трех дочек – это окончательно развеяло ее опасения насчет стука в дверь и посетителя.

– Да нет, спасибо, миссис Вайн! Пойду я. Доброе утро, Олив. Как там Уильям? Что-то давненько его не видать.

Олив молча прошла мимо почтальона в дом.

– Как некультурно! – сказала Марта, когда почтальон ушел. – Хоть бы поздоровалась. Это ж хамство!

– Да ну его, болтуна. Некогда мне, – сказала Олив, наливая воду в чайник.

– Кое для кого ты – болтушка. Нечего на почтальона волком смотреть только из-за того, что он про Уильяма спросил.

Трещина между Олив и Уильямом все расползалась. Марта боялась вмешиваться. Но ей нестерпимо было думать, что Олив с мужем замолчат навсегда и станут друг другу врагами, как это случилось с ней самой.