Энгус Уилсон - Рассказы

Нам и правда было хорошо, хотя Родни говорил, что ему было бы лучше, если бы я решилась с ним переспать. Иногда он улещал меня, во всяком случае, пускал в ход свое обаяние, и притом немалое, а что же еще значит улещать? Но по большей части он мной помыкал — у него была своя теория обольщения, вытекавшая из его системы взглядов на общество; из нее следовало, что больше всего женщина жаждет покориться силе. Еще он твердил, что если я не дам себе воли и не покорюсь ему, а ведь в глубине души я ничего другого и не хочу, я в самом скором времени стану закомплексованной стервозой. У меня и сейчас, в мои двадцать семь, сказал он, есть все к тому задатки.

— По-вашему, — наседал на меня Родни, — если у вас недурные глаза и хорошая фигура, вам до конца дней будет сходить с рук, что, вы готовы каждого встречного раззадорить, а потом в кусты. Хочу предупредить — вы, того и гляди, превратитесь в законченную стерву, на которую никто не польстится. А при вашем ехидстве, выкрутасах и склонности к хандре это не за горами. Вы ведете себя просто нецивилизованно.

Похоже, цивилизованность вкупе с просвещенностью играла большую роль в его методе обольщения — ведь и брак мой он не принимал всерьез на том же основании.

— В любом просвещенном веке, — говорил он, — к такому положению вещей отнеслись бы разумно, — и принимался разглагольствовать о Конгриве, Ванбру [56] Конгрив Уильям (1670–1729) и Ванбру Джон (1664–1726) — английские драматурги. В их пьесах изображаются весьма вольные нравы. и итальянских нравах. Но мне не хотелось поступать опрометчиво: Ванбру и Конгрива давно нет в живых, да и мы не в Италии времен чичисбеев, к тому же такого рода связи быстро выходят из-под контроля, и пусть жизнь моя протекает скучновато, зато спокойно. И сколько Родни ни предрекал, что я в скором времени стану стервой, я наслаждалась нашими теперешними отношениями вовсю, а вот будет ли мне по вкусу, если я покорюсь Родни в плане физическом, в этом я очень сомневалась.

Так что все шло без изменений, как я и хотела;, я наслаждалась двойной жизнью, ловкостью, с какой мы выходили из всевозможных переплетов, а если Родни и не наслаждался, зато ловкость проявлял сверхъестественную. Вот вам пример — однажды нам ужасно не повезло: мы с Родни собрались с утра поехать в Брайтон, как вдруг откуда ни возьмись является мать Генри. Я уже говорила, что к матери Генри можно относиться двояко: мне кажется, я относилась бы к ней добродушнее, не относись она ко мне с неизменной злобой. Как бы там ни было, отношения у нас не сложились, и наведываемся мы друг к другу крайне редко, потому что, как и большинству людей, каждой из нас легче вести войну на своей территории.

Мать Генри уделяет мало внимания нарядам, и в этот прохладный летний день на ней была вытертая беличья шубейка, а под ней твидовый костюм. О шляпах ее судить не берусь: она обычно ходит такая растрепанная, что за седыми космами их просто не разглядеть. Если бы отец в свое время разрешил ей поступить в университет, считают Грифоны, из нее вышел бы крупный ученый и она ничего другого и не желала бы. А так она прожила чуть не всю жизнь в Гемпшире, в просторном краснокирпичном доме эпохи королевы Анны, и от других дам, которые коротают дни, копаясь в саду, занимаясь варкой варенья и заседая во всевозможных комитетах, и ничего другого не желают, она отличается лишь тем, что вдобавок решает самые сложные кроссворды и, помимо биографий и путешествий, рекомендуемых воскресными газетами, порой читает французские, а то и немецкие книги. При виде меня мать Генри закрыла глаза; сделала она это невольно, ничуть не желая меня обидеть, — как я уже говорила, это ее обычная манера.

— Если вы не хотите, чтобы к вам врывались поутру, милая моя, вы зря поселились рядом с Харродзом, — вот как приветствовала она меня.

Так как мы с Родни были явно на выходе, я промолчала. Но поскольку мне хорошо известна грифоновская манера говорить полунамеками, я мигом смекнула, что до нее дошли слухи о нашем жильце и она явилась провести ревизию.

— Познакомьтесь, наш жилец Родни Кнур, — сказала я. — А это мать Генри.

Очевидно, Родни тоже понял, чем вызван ее визит, потому что он с места в карьер сказал:

— Здравствуйте! Как жаль, что мы пообщаемся лишь на лету: я убегаю в Лондонскую библиотеку.

— Вот как? — сказала мать Генри. — Значит, вы из тех новоиспеченных читателей, которые держат на руках все нужные нам книги. Нам, деревенским жителям, очень сложно пользоваться библиотекой. Вот при жизни мистера Кокса… — Тут она вздохнула, и вздох ее должен был послужить укором Родни и намеком мне — пусть, мол, я не сомневаюсь: она его выведет на чистую воду.