Энгус Уилсон - Рассказы

Немного погодя Лен вернулся с гробовщиком, малорослым, угодливым субъектом с плохо пригнанной челюстью. Китти спустилась в холл, для такого случая вновь водрузив и лису и вуалетку.

— В каких годах была усопшая? — смиренно осведомился гробовщик.

Всякий вопрос о возрасте повергал Китти в игривое смущенье, и обводя носком туфли узоры на ковре, она ответила:

— Не знаю, как и сказать, лет на десять старше меня. Да, так оно и есть, Эллен на десять лет меня старше.

— Понятно, значит, усопшая средних лет, — говорил гробовщик — воплощенная дипломатия, — пока они поднимались по лестнице. — В таком случае осмелюсь порекомендовать вяз.

Констанс разобрал смех. Дети, в чьих глазах ее авторитет резко возрос — не зря же Эллен призвала ее к себе перед кончиной, как господь призвал Моисея на Синай, — подхватили ее под руки.

— Не надо, родная, — повторяли они, гордые тем, что с ходу распознали истерику. Но Констанс стряхнула их руки.

— Да нет же, мне просто пришло в голову — раз она для нас живая связь, тогда, конечно же, вяз.

Какие-то нотки в материнском голосе насторожили Кэтрин.

Вот оно, на сей раз им не миновать схватки, подумал Томас, едва сестра открыла рот. Но я в ней участвовать не намерен.

— Ну и что? — ледяным голосом сказала Кэтрин. — Да, Эллен была для всех нас живой связью, опорой, без нее бы все распалось.

— Вот именно, — сказала Констанс, — она была для нас опорой, живой связью. Но пора понять — ни живых связей, ни опор больше не будет!

Она выглядела совсем маленькой около здоровенного грузного бизона, стоявшего за оградой вольера, а тугие рыжие кудри ее по-мальчишечьи стриженной головки явно выигрывали рядом со свалявшимися бурыми патлами на скорбно-вытянутой морде зверя.

— Мал, да удал, — часто повторял Морис; действительно, от ее ладной уверенной фигурки так и веяло решимостью, дерзостью, надежностью своего в доску парня, и перед этим шармом уличного сорванца невозможно было устоять.

— Бедняга! — сказала она бизону. — Забыл прихватить с собой гребенку?

Глаза у нее были до того круглые, что казалось, она вот-вот покажет вам язык.

Покровительственно улыбаясь, Морис погладил седую и короткую — по моде первой мировой войны — щеточку усов.

— А как насчет парочки раундов с ним на ринге? — спросил он посмеиваясь.

— Ну и что! Не откажусь! — И она стрельнула в него забавным, глаза в глаза, взглядом.

С мужчинами она выступала только в двух ролях — лихой девчонки и настоящего друга, да и те были похожи, разве что «настоящий друг» все понимал без слов и умел пить не пьянея.

— Господи! — расхохотался Морис. — С тебя станется! Ничем не испугаешь.

Его восхищение было совершенно искренним: несмотря на подчеркнуто мужественную внешность, он был от природы боязлив и тянулся ко всему жестокому. Ощупав сейчас одобрительным взглядом ее изящные плечи и крепенькие груди, он почувствовал себя на редкость сильным и умилился. И все-таки ему не давало покоя, что он топчется на месте со своими планами. Правда, целых два месяца он ни гроша не платил ей за пансион, а она дала ему деньги под два чека и глазом не моргнула, когда банк вернул их с пометой «счет закрыт». Но ведь ему как-никак уже пятьдесят пять, и пора обосноваться попрочнее. По утрам у него противно кружилась голова, и сердце, которое даже мысленно он называл не иначе, как «старым мотором», вдруг давало перебои, если приходилось взбираться по лестнице. С этими-то делами стать в пансионе совладельцем (так он окрестил узаконенную возможность пускать в ход ее деньги), да еще вдоволь иметь на карманные расходы было бы куда как неплохо. Эрлз-Корт, конечно, не бог весть какой район, тем более что в свое время он недолго квартировал на Кларджес-стрит. Теперь-то Морису казалось, он жил там годами, и становилось стыдно, что он так опустился, но ведь до Эрлз-Корт пришлось мыкаться в дырах куда хуже, и нос воротить сейчас не стоило. Он был измотан своими затеями, постоянным враньем, жульническими сделками, стал плохо спать, сдавали нервы.

И временные неудачи понуждали его торопить события.

— Приятно смотреть, как ты радуешься, Грета, — начал он. — Надо жить в свое удовольствие, пока молода. Ведь черт знает, сколько тебе приходится работать! И в детстве ты хлебнула лиха, и теперь этот дом висит на шее. Даже для твоих широких плечиков многовато. — И он рассмеялся.

Грета вздернула подбородок.