Луиджи Малерба - Греческий огонь

— Можно сказать, что нам сопутствовала удача и покровительствовал сам Господь, — говорила ему Феофано, — но и вы действовали мужественно и решительно. Ваши военные победы упрочили славу трона, но ваши долгие и частые отлучки из столицы позволили этому евнуху добиться безграничной власти. Зато теперь мы можем спокойно улыбаться всем этим сановникам, которые пришли засвидетельствовать вам свое почтение и принести клятву верности. А я счастлива и горда тем, что могу присутствовать вместе с вами при этом великом событии.

Слова Феофано удивили Никифора, но он решил, что этот льстивый придворный язык она переняла у Бринги. Она, такая непринужденная, своевольная и надменная, как в поступках, так и в словах, даже по рассказам гонцов, через которых Никифор и Феофано, тайно от евнуха, поддерживали друг с другом постоянную связь. И лишь после церемонии принятия присяги Феофано наконец удалось предстать перед новым императором в своем самом соблазнительном обличье, окончательно растопить броню недоверия, смягчить и покорить его суровое и простое сердце воина, незнакомого с нравами и обычаями двора.

После того как высшие сановники в знак верности и почтительности осуществили ритуал поцелуя колена императора, Никифор сошел с трона, чтобы принять поздравления и изъявления преданности от представителей семи административных сословий: стратигов, доместиков, судей, секретов, демократов, стратиархов, смотрителей. Никифор устало принял верительные грамоты, знаки различий и символы власти, которые сановники подобострастно вручили ему в надежде, что вскоре они будут им возвращены с подтверждением их прежних должностей и полномочий. Среди этих сановников были также и люди, преданные Иоанну Бринге, но Никифор уже решил для себя, что именно они в первую очередь получат подтверждение всех своих прав. Верность придворных всегда относительна и преходяща. Никифор нисколько не сомневался, что после того, как он убрал Брингу, самые преданные евнуху люди будут стараться изо всех сил заслужить доверие нового императора.

Никифору, родившемуся под знаком Скорпиона, недавно исполнился 51 год, но на эти годы тяжким грузом легли тяготы войны и бессонные ночи, волнения накануне каждого сражения и нервные срывы на следующий день, боль и угрызения совести за непогребенных солдат, тела которых остались лежать в пыли и грязи, и за пошатнувшуюся веру в тяжкие дни поражений. Нынешний успех не стер следов усталости, накопившейся за прежние годы, и волнений сегодняшнего дня, но его поддерживал сильный и мужественный дух. Он доверил Феофано быть его провожатой в лабиринтах Большого Дворца — целого царства, состоящего из бесчисленного множества залов, коридоров, лоджий, садов, лестниц, террас, колоннад и наконец длинной галереи, до самого Дворца Дафни, небольшого и гораздо более уютного, предназначенного не для церемоний: здесь протекала частная жизнь императоров. А императором был он, Никифор Фока, стратиг, который только сегодня, на рассвете, вошел в столицу во главе своего войска, готовый ко всему, к любым неожиданностям, хотя эта ситуация тщательно планировалась его верными посланцами не один месяц. Все было разыграно как по нотам, в соответствии с хитроумным стратегическим планом, и теперь он шел рядом с прекрасной Феофано, молодой, надменной и жестокой женщиной, которая представлялась ему хрупким, трепетным созданьем, нуждающимся в его защите и покровительстве. Ни он, ни она ни словом не обмолвились о длительных и тайных переговорах, подготовивших и сделавших возможной эту встречу. Нынешняя победа вычеркнула из памяти все прежние волнения, в том числе и волнения предшествовавшей ночи, и теперь непосредственная встреча, казалось, окончательно подтвердила единство их намерений, а может быть, и чувств. Феофано показывала Никифору, который после стольких лет отсутствия почти все забыл, расположение покоев, обстановку, утварь, мебель, перечисляла названия драгоценных мраморов с гой царственной сдержанностью, которой учил ее Бринга. То была обычная, хотя и длинная прогулка по Большому Дворцу до самых дверей покоев Феофано.

— Думаю, что здесь нам следует расстаться, — сказал Никифор. — Во время нашего чудесного путешествия по Священным Дворцам у меня было такое чувство, словно я гость и нахожусь в какой-то чужой стране, во всяком случае, в чужом доме, в котором непременно бы заблудился, если бы сама хозяйка не согласилась быть моей провожатой.