Сергей Жадан - Интернат

Пашка появляется где-то ближе к полуночи, уставший, бледный. Видит меня, садится на пол, мотает головой. Никого не жалко, повторяет, никого не жалко. Я не совсем понимаю, о чём он, сажусь рядом с ним. Кого тебе не жалко, спрашиваю. Никого, повторяет он. Потом поворачивается ко мне. Смотрит долго, смотрит, будто сквозь меня. Улыбается. Узнаёт. Я хлопаю его по плечу. Чаю хочешь, спрашиваю. Он кивает: хочу. Я иду к военным, беру чай, приношу ему. Паша благодарит, держит стаканчик в руке, но не пьёт. Скованные пальцы дрожат. Меня всегда пугали его пальцы, я такого больше нигде не видел. Но главное, конечно, не пальцы, главное — чтоб с ним всё было хорошо. Он за эти дни как-то осунулся, серое лицо, уставшие глаза. Я осторожно дотрагиваюсь до его плеча. Ты нормально, спрашиваю. Он смотрит на меня измученно, поправляет пальцем очки, как он это всегда делает, утвердительно кивает головой.

— Всё хорошо, — говорит. — Ты голодный?

— Голодный, — отвечаю. — Поехали уже домой.

— Через центральный выход не пройти: военные пытаются вкатить носилки, они застряли, военные ссорятся, кто-то толкает вперёд, другие пытаются вытащить назад, в результате образуется пробка, не пройти. Мы находим чёрный ход, открываем дверь, оказываемся в каких-то подсобных помещениях. Свежепобеленный коридор, из-под извёстки проступают пятна. К стене приварена железная лестница.

— Подожди, — говорит Пашка, — хочу, наконец, посмотреть, что там, — показывает он на лестницу.

— Ничего там нет, — отвечаю ему. — Забудь.

Он слушается, не возражает, кивает мне головой, как будто навсегда отказывается от чего-то навязчивого и неприятного.

Выходим на улицу, проталкиваемся среди военных. Я иду впереди, веду его, как поводырь. Он идёт следом, положив руку мне на плечо.

— Давай, — говорит, — найдём вокзал, возьмём такси. У тебя деньги есть?

— Есть, — отвечаю.

— Ну, значит хватит, — радуется он.

Мне нравится, как он теперь говорит, как разговаривает со мной. Раньше он со мной разговаривал так, словно за что-то извинялся. Было не по себе — и ему, и мне. Хотя за что ему извиняться? Ему извиняться не за что. Это мне скорее всегда было неловко, когда доставал его: Пашка сердечник, нервировать его нельзя. Сердце могло схватить где угодно и когда угодно. Из-за чего я и боялся за него все эти дни. Не знал — дойдёт, не дойдёт. Но дошёл, молодец. Вот теперь говорит спокойно, доверяя мне и рассчитывая на то, что я его пойму. Не кричит, не командует, спокойно объясняет: придём на вокзал, найдём такси, денег хватит, есть будем дома. Самое худшее позади, здесь с нами ничего не случится. Скоро будем дома. Военные не обращают на нас внимания, кричат что-то друг другу, тащат раненых, выводят на свежий воздух тех, кому уже оказали помощь. Мы выбираемся на трассу, обходим тягач и уже от него отходим, когда вдруг кто-то кричит нам в спину:

— Эй, учитель!

Пашка останавливается. Из темноты выходит человек: тёмная дорогая куртка, грязные ботинки, рюкзак. В целом хорошо одетый, но какой-то помятый, будто его последние два дня в яме держали. Хотя говорит уверенно, не спеша. По-русски говорит, но даже я понимаю, что иностранец.

— Что вы здесь делаете? — спрашивает, глядя на Пашку с какой-то неприятной улыбкой.

— Домой идём, — отвечает Пашка.

— А это, наверное, ваш племянник? — показывает он на меня пальцем, как на собаку. — Забрали всё-таки? — и говорит он обо мне, как о собаке.

— Забрал, — не возражает Пашка.

— Думал, не отважитесь, — продолжает улыбаться мужчина.

— А вы бы отважились? — спрашивает у него Пашка.

Мужчина хмыкает.

— Ну, я… — говорит как-то неуверенно. — При чём здесь я? Сигарету? — переводит разговор, достаёт пачку дешёвых крепких сигарет, протягивает Пашке.

Тот отрицательно качает головой. Мужчина, улыбаясь, протягивает пачку мне.

— Я такое говно не курю, — отвечаю.

— Саш, — строго окликает меня Пашка.

— Да всё нормально, — смеётся мужчина. — Всё в порядке, не ругайте его.

— Я и не ругаю, — говорит Пашка.

Мужчина перестаёт улыбаться, прячет сигареты.

— Вы на станцию? — спрашивает Пашку. — Могу подвезти. Поехали?

— Поехали, — соглашается Пашка и легко подталкивает меня вперёд.

Мужчина разворачивается, шагает по трассе вдоль длинной колонны военных машин.

Идёт, опустив голову, словно от кого-то прячется. И военные на него смотрят так, будто понимают, что он от кого-то прячется. Подходит к скорой, за рулём которой спит толстый водитель. Стучит ладонью по дверце. Водитель вздрагивает, пытается разглядеть темноту, видит наконец мужчину, ругается. Ну то есть я не слышу, что именно он там говорит, но понятно, что ругается. Мужчина лезет внутрь, кивает нам головой: давайте назад. Пашка открывает дверь, пропускает меня, залезает следом.