Сергей Жадан - Интернат

— Так, а вы что, — спрашивает Паша растерянно. — Дежурные по вокзалу?

— Дежурные, — отвечает ему приземистый. — Ты, — говорит, — учитель, не обижайся, что мы тебе руки ломали и мордой по плитке протащили: знаешь, что тут у нас творится, сколько тут чужих крутится? Начальство уебало. Мы за старших. Так что не обижайся.

А Паша уже и не обижается. После «учителя» как-то сразу отходит, зла не держит, поправляет очки указательным пальцем, поправляет — и сам себя за это ненавидит.

— Тебе куда надо? — спрашивает его приземистый.

— Хотел пересидеть и уйти, — говорит на это Паша.

Говорит и слышит, как на улице снова начинает вздрагивать. Если не выглядывать, то можно подумать, что собирается дождь. Приземистый тоже слышит, как гремит, причём слышит, что гремит всё ближе, поэтому не спешит и на Пашу не давит, а просто так говорит:

— Ну-ну, иди. Только не по минам.

— А где мины? — спрашивает Паша растерянно.

— Та кругом! — выкрикивает весело приземистый и начинает смеяться, толкая кулаком молодого. Но молодой не смеётся, гневно играет желваками, смотрит зло.

— Мне в интернат нужно, — перебивает наконец Паша.

Сразу воцаряется молчание. Приземистый многозначительно переглядывается с молодым. Тот лишь присвистывает.

— Ого, — говорит приземистый. — Серьёзно?

— А что? — нервно отвечает Паша. — У меня там племянник.

— Ничего себе, — снова кивает головой приземистый. — Ничего себе.

— А что такое? — несколько с вызовом переспрашивает Паша.

Но они продолжают молчать и только кивают головами. Даже молодой не играет желваками, сидит, рассматривает хмуро свои зелёные кроссовки. Со стороны может даже показаться, что вся проблема для него — в кроссовках, были бы другие кроссовки — и настроение было бы другое.

— Так что? — не выдерживает Паша.

— Ладно, — решается на что-то приземистый, — ладно, Паш, — впервые называет Пашу по имени. — Давай так. Примерно через час Алёша, — показывает на молодого, — поведёт группу через отстойник по окружной. Доведёт тебя до развилки, там, где мясокомбинат, знаешь?

— Знаю, — вспоминает Паша.

— Пойдёшь с ними, — предлагает приземистый. — Возле мясокомбината свернёшь, там уже недалеко. Пройдёшь через балку, выйдешь на гору, а там и интернат. Ясно?

— Ясно, — говорит Паша. — А куда он их ведёт?

— Из города выводит, — объясняет приземистый. — Вот ты как думаешь выбираться?

— Откуда? — не понимает Паша.

— Отсюда.

Паша молчит. А они и не переспрашивают — и так понятно. Попал, думает Паша лихорадочно, ох, попал.

— Так что? — спрашивает его приземистый. — Пойдёшь?

— Пойду, — соглашается Паша, напряжённо всё взвешивая. — Пойду, — повторяет увереннее.

— Ну, подойдёшь через час сюда, к окошку, — говорит ему на это приземистый.

— Ладно, — соглашается Паша, — подойду.

И хочет уходить. Но дверь приземистый не открывает. Смотрит на него вопросительно, будто ждёт правильные слова.

— Сколько с меня? — догадывается Паша.

— Та нисколько, — по-доброму улыбается приземистый. И тут-таки достаёт из-под жопы калькулятор, что-то там щёлкает и таким доверительным голосом добавляет: — Ну, что там у тебя есть? Сотня есть? Ну, давай.

Паша даёт, сколько просят. Приземистый достаёт ключ, открывает дверь, осторожно выглядывает в коридор, быстро выпускает Пашу, закрывается изнутри. Будто на исповеди побывал, думает Паша и выходит в зал ожидания.

Бьёт где-то совсем рядом, главное — бьёт так, что не понятно, куда упадёт в следующий раз. Разрывается всё время то за железнодорожными путями, то за проспектом. Все жмутся к стенам, после взрыва начинается приглушённый вой, потом снова становится тихо. Затем снова за окнами ломается тишина и вновь начинается подвывание. Горит, кричат вдруг около входа, и все бросаются туда, смотрят в окно. Паша тоже смотрит, стоит вместе со всей этой толпой, которая полчаса назад чуть не разодрала его своими золотыми зубами, видит, как за высотками поднимается жирный чёрный дым, настолько жирный и настолько чёрный, будто там трупы жгут. Где это? Где? — спрашивает женщина, низенькая, в чёрном пальто, с красными отмороженными ладонями, которыми она время от времени поправляет волосы, выбивающиеся из-под берета. Где? А потом и сама понимает где и начинает дико кричать, во всё горло, пугая и без того напуганных птиц и детей. Что? Что там? — переспрашивают друг у друга те, что стоят сзади, и дети тоже испуганно переспрашивают: что? что там такое? И все понимают, что там: очевидно, в одной из тех высоток она и живёт, очевидно, где-то там и горит, поэтому пусть кричит, пусть выкрикивает всё что может, чем же тут помочь. Паша разворачивается и проходит через зал, через коридор, минуя чёрные тела, лежащие под стенами, жмущиеся к батареям, потому что у батарей безопаснее, пригибается на каждую вспышку в небе, на каждый звук за окном. А когда взрывается совсем рядом, за вагонами, приседает и так, согнувшись, добегает до камер хранения, протискивается между тел, находит какую-то щель у колонны, падает туда, забивается, затихает.