Виктор Бычков - Вишенки

Наполовину сократились, исчезли настоятели из окрестных приходов; канули бесследно многие представители среднего и высшего церковного звена. А чем лучше или хуже он, отец Василий? Ничем! Такой же, как все.

Да и среди своих коммунисты устроили такую резню, такое истребление друг друга, что сохранить жизнь при этой вакханалии – уже подвиг!

Первое время батюшка ещё следил за разоблачением того или иного антибольшевистского движения, очередного шпионского скандала, потом это надоело, потерял счёт, перестал разбираться, кто из них прав и кто виноват, и до какой степени. Кто против кого шпионил, и насколько успешно шпионил. Вчерашний обличитель сегодня становился обвиняемым, и так до бесконечности. Где уж в такой обстановке выжить, сохранить в неприкосновенности бренное тело простого человека, а тем более объявленного вне всяких законов какого-то священнослужителя?

– Прощай, матушка, – отец Василий на мгновение прижал к себе сухонькое тело жены, вдохнул до боли родной запах. – Прощай, Евфросиньюшка, радость моя.

– Да хранит тебя Господь, батюшка родной, – повисла, уцепилась за него жена. – Да не «прощай», а до скорого свидания, понял, батюшка? Мы будем тебя ждать, помни об этом всегда. Ждать будем!

– Уходи к Агафьюшке, к старшей дочурке нашей в Вишенки, Фрося. Никита Кондратов, зятюшка наш, не раз говорил об этом, приглашал.

– Нет уж, – вдруг отпрянула женщина. – Нет уж, отец родной! Здесь, при церковке нашей я дождусь тебя, чего бы это мне ни стоило. Кто ж кроме меня присмотрит за ней? Ступай с Богом, да хранит тебя Господь, – перекрестила мужа на прощание.

И смотрела потом, как уводили настоятеля церкви отца Василия, закусив до боли губу, только огонёк лампы да свет уже зарождающего дня сухо отсвечивали в её глазах.

Сам отец Василий вышел во двор, перекрестил церковь, дом, сотворил крест куда-то в пустоту, туда, где замерли в ночи деревеньки его прихода.

– Батюшка, батюшка! – из темноты шагнул юродивый Емеля. – Пойдём ко мне, батюшка. Я спрячу тебя на печке, там никто не найдёт.

– Пшёл вон! – один из конвоиров с силой толкнул Емелю, тот упал, и уже лежащего несколько раз ударил сапогом в бок.

– Что вы делаете? – попытался защитить Емелю отец Василий. – Это же юродивый! Грех, тяжкий грех обижать его.

– Ступай-ступай, – толкнули в спину священника. – Думай, как самому спастись, а не деревенского дурачка спасать.

– Не держи зла, Емелюшка, – ещё успел крикнуть отец Василий. – Ибо не ведают, что творят. Не обижайся, дружище.

Долго бежал Емеля вслед быстро удаляющейся машине, плевал, ругался, бросал комья земли. Потом упал на дорогу, бился головой о землю, плакал, посыпал песком голову и ел землю, толкал её в рот, задыхался, но толкал.

И вдруг на него нашло озарение: церковь-то без присмотра! Кто ж за ней теперь присмотрит, будет охранять, если не он, Емеля? И матушка Евфросиния одна осталась, тоже требует заботы и внимания с его стороны.

Быстренько поднялся, бегом пустился домой. Там, под стрехой, лежит самое главное сокровище Емели – новый самодельный замок, который он нашёл несколько лет назад у колхозной кузни. С двумя ключами, тяжёлый амбарный железный замок. Почти каждый день Емеля доставал его тайком из-под стрехи, прятался за дымоход на печке и почти весь день открывал и закрывал, брякая дужкой. Интересно!

Нащупал под стрехой своё сокровище, несколько раз открыл-закрыл, убедился, что замок работает исправно, тайком прокрался к входной двери церкви, навесил, замкнул, ключи повесил рядом с нательным крестиком. Всё! И с лёгким сердцем направился домой за печку досматривать сны на полатях. А вдруг опять отец Василий собирается присниться, а Емеля ещё и не спит? Непорядок это, надо срочно засыпать.

Матушка Евфросиния так и не легла больше в то утро. Во-первых, какой сон после таких событий? А во-вторых, надо продолжать жить. Да-да! Чтобы дождаться мужа, надо жить, смотреть за домиком, присматривать за церковью, прибирать там, протирать пыль. Если ничего не делать, то можно сойти с ума. Матушка всегда верила мужу, она и сейчас верит, что обойдётся, пройдёт беда стороной, только коснётся, краешком её семьи. И батюшка вернётся, обязательно вернётся. Ведь на нём нет греха перед советской властью. А если нет греха, значит его отпустят, обязательно отпустят. Она как никто другой знает отца Василия. Чист он, свят перед властью, хотя его соблазняли, пытались вовлечь в разные организации. Но он остался верен во все времена единственному постулату: вся власть – от Бога. И как народ, прихожане, так и он, их батюшка. Свою долю он не выделял из доли народной и никогда не отделял себя вот от этих простых, бесхитростных, но безумно хороших и верных людей. Он их любил. Да-да, любил. Впрочем, почему в прошедшем времени? Он их и теперь любит, продолжает любить. Чего стоят только одни эти ужасные драки стенка на стенку, когда одна деревня идёт дракой на другую?! А ведь ни к кому-то бегут люди за спасением, за справедливостью, а именно к нему, отцу Василию, просят разнять разъярившихся мужиков, восстановить справедливость и мир.