Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

В эту ночь я часто просыпалась, и меня переполняли страх неопределенности и чувство бессильного гнева.

Проснувшись в очередной раз, я увидела Криса.

Он так и не ложился – на нем была та же одежда, что и днем. Придвинув к двери самое массивное в комнате кресло, он дремал в нем. В руках у него были те самые ножницы, длинные и острые. Он боялся, что бабушка проникнет в комнату и воспользуется ими. Даже спящий, он охранял меня от нее.

Стоило мне посмотреть на него, как Крис сразу встрепенулся. В розовом полумраке, всегда наполнявшем комнату по ночам, наши взгляды встретились, и он произнес:

– Привет!

– Крис, – воскликнула я, – ложись в кровать! Нельзя преграждать ей дорогу круглые сутки.

– Пока ты спишь, я буду это делать.

– Тогда давай я тоже постерегу вход. Давай по очереди.

– Кто здесь мужчина, ты или я? Кроме того, я съел больше твоего.

– А это-то тут при чем?

– Я могу позволить себе потерять в весе, а ты – нет. Ты и так тощая.

Он тоже весил мало, как и все мы. Если бы бабушка захотела, она все равно смогла бы распахнуть дверь: совокупная масса Криса и кресла не остановила бы ее. Несмотря на галантные протесты брата, я заняла место в кресле рядом с ним.

– Ш-ш, – прошептала я. – Вдвоем нам будет легче удержать дверь, и мы оба сможем дремать.

Обнявшись, мы заснули.

Наступило утро… Без бабушки… Без еды…

Начались бесконечные, жалкие, голодные дни.

Очень скоро крекеры с сыром кончились, хотя мы расходовали их очень и очень экономно. Тогда начались настоящие мучения. Мы пили только воду, сохраняя молоко для близнецов.

Крис, с трудом сдерживая слезы, состриг волосы на передней части моей головы. Я старалась не смотреть в зеркало. Длинные волосы сзади остались, и я скрыла их под шарфом, завязанным в виде тюрбана.

Вся ирония состояла в том, что бабушка и не думала приходить и проверять.

Она не приносила нам ни еду, ни молоко, ни чистое постельное белье, ни мыло и зубную пасту, которые у нас кончились. Даже туалетную бумагу. Теперь я жалела, что выкидывала оберточную бумагу от нашей дорогой одежды. Приходилось вырывать страницы из самых ветхих книг с полок на чердаке.

Потом засорился унитаз. Спустив в очередной раз воду, Кори истошно завопил, когда зловонная жидкость хлынула через край и залила пол. У нас не было троса, чтобы прочистить трубу. В панике мы метались по комнате, пытаясь найти решение. Я побежала на чердак за старой одеждой, чтобы вытереть пол, а Крис занялся выпрямлением проволочной вешалки, которой надеялся пробить пробку.

В конце концов ему это удалось, и система снова заработала. Потом он опустился рядом со мной на колени, и мы долго молча вытирали пол одеждой из старых сундуков.

Всю эту кучу отвратительно пахнущих тряпок мы засунули в сундук и тем самым добавили еще одну тайну к тем, что ждали своей разгадки на чердаке.

Мы избегали говорить об истинном ужасе нашего положения. Просто вставали по утрам, плескали в лицо холодной водой, полоскали рот, ходили по комнате, смотрели телевизор. По крайней мере, теперь нас не заботило, что бабушка может войти и наказать нас за мятую простыню или что-нибудь в этом роде. Какая разница.

Слезы близнецов, их просьбы о еде оставили в моей душе шрамы на всю последующую жизнь. Я чувствовала смертельную ненависть к старой ведьме и к маме за то, что они с нами делали.

В обеденные часы мы спали. Долгими часами сна старались мы заменить еду. Во сне не чувствовались ни голод, ни горечь одиночества. Мы утопали в ложной эйфории сновидений и просыпались, не осознавая происходящего. Жизнь превратилась в один бесконечный день, и мы проводили его, неподвижно лежа перед телевизором, в котором только и продолжалась настоящая жизнь. Усталая и полубесчувственная, я машинально повернулась и заметила, как Крис достает из кармана нож и вскрывает вены у себя на запястье. Потом он поднес руку ко рту протестующего Кори и заставил его пить свою кровь. Следующей была очередь Кэрри. Оба они, постоянно капризничавшие из-за еды – твердой, жирной или просто странной, – теперь пили кровь своего старшего брата и смотрели на него широко открытыми благодарными глазами.

Мне стало тошно, и я отвернулась, одновременно восхищенная тем, что мой старший брат оказался способен на такое… Он всегда находил выход из любого положения.

Присев на мою кровать, Крис посмотрел на меня долгим взглядом, затем опустил глаза на свое запястье, которое кровоточило уже не так сильно, и занес нож, чтобы я тоже могла поддержать себя его кровью. Я остановила его и отвела занесенную руку, отбросив в сторону стальной нож. Он бросился за ним, подхватил его и протер лезвие спиртом, несмотря на то что я торжественно поклялась не пить его кровь и не лишать его последних сил.