Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

Все же имелась надежда, что съеденные мыши придадут нам с Крисом достаточно сил, и мы сумеем невредимыми спустить близнецов на землю, и какой-нибудь добрый сосед накормит их и нас, если мы сможем продержаться еще около часа.

Тут я услышала шаги медленно возвращающегося Криса. Он остановился в дверях с полуулыбкой на лице, его глаза сияли. В руках была хорошо знакомая нам всем корзинка для пикника. Она была так туго набита едой, что деревянная крышка не закрывалась.

Крис достал две кружки-термоса: одну с овощным супом, другую с холодным молоком, и я почувствовала смущение, оцепенение и надежду. Может быть, мама вернулась и прислала все это нам? Тогда почему она не позвала нас? Или не пришла сюда сама?

Крис взял на колени Кэрри, а я – Кори, и мы начали кормить их с ложки супом. Они принимали суп так же, как кровь своего старшего брата, без удивления, как новое событие в своей необычной жизни. Потом мы дали им несколько кусочков сэндвича. Мы ели осторожно, потому что Крис предупредил, что могут быть спазмы.

Мне очень хотелось побыстрее запихать все в рот Кори и заняться собой. Он ел ужасно медленно. Тысячи вопросов проносились в моей голове. Почему сегодня? Почему пища появилась не вчера и не позавчера? О чем думала эта женщина? Какие строила планы? Когда я в конце концов смогла заняться едой, я была настолько полна новых подозрений, что не чувствовала никакого облегчения и была слишком безразлична, чтобы радоваться.

Съев несколько ложек супа и полсэндвича, Крис развернул сверток из фольги. Внутри лежали четыре пончика, обсыпанные сахарной пудрой. Мы, никогда не получавшие сладостей, неожиданно удостоились десерта – от бабушки. Это произошло впервые. Может, таким образом она просила прощения? Какова бы ни была ее цель, мы восприняли все именно так.

За ту неделю, что мы провели на грани голодной смерти, что-то странное возникло между мной и Крисом. Может быть, это началось, когда я сидела в ванне, покрытой слоем пены, и он так самоотверженно пытался смыть смолу с моей головы. До этого ужасного дня мы были обыкновенными братом и сестрой, играющими роль родителей для близнецов. Теперь наши отношения изменились. Это была уже не игра. Мы стали настоящими родителями Кэрри и Кори. Это стало нашей обязанностью, нашей ответственностью, и мы чувствовали неразрывную связь с ними и друг с другом.

Наконец нам стало ясно, что наша судьба ни капли не беспокоит нашу маму.

Крису не надо было ничего говорить. Я поняла, что он почувствовал, убедившись в ее полном безразличии. Об этом говорил его холодный мрачный взгляд, его движения и поступки. Когда-то фотография мамы красовалась над его кроватью, теперь ее там не было. Крис всегда верил в нее больше, чем я, поэтому его чувства были затронуты намного сильнее. Хотя если его боль была сильнее моей, он, наверное, был близок к апатии.

Он нежно взял меня за руку, давая понять, что мы можем вернуться в комнату. Мы медленно спустились вниз – бледные, сонные привидения, почти ненормальные от пережитого шока, больные и ослабленные. Особенно это касалось близнецов. Вряд ли каждый из них весил больше тридцати фунтов. Я видела, как выглядели они и Крис, и, естественно, хотела посмотреть на себя. Я повернулась к высокому широкому зеркалу над комодом, рассчитывая увидеть клоуна с ежиком волос спереди и длинными выцветшими космами на затылке. Но, к моему изумлению, зеркала на месте не оказалось.

Я бросилась в ванную, чтобы заглянуть в зеркало на дверце шкафчика с лекарствами, но и оно было разбито вдребезги. Я побежала назад, чтобы посмотреть, что случилось с третьим зеркалом, спрятанным под крышкой туалетного столика, который Крис часто использовал в качестве письменного стола. Увы, и этого зеркала мы лишились.

Нам оставалось только смотреться в осколки и видеть в них уродливые, непропорциональные фигуры, совсем не похожие на людей. Наверное, таким видят мир мухи, стрекозы и другие насекомые с фасеточным зрением. Я отвернулась от туалетного столика и, поставив корзинку с едой в самый холодный угол, решила прилечь. Я не пыталась понять, почему одно зеркало исчезло, а остальные оказались разбитыми, – вернее, я прекрасно знала причину. Гордость была грехом. А мы с Крисом в глазах бабушки были худшими из грешников. Близнецы страдали за наши грехи. Непонятно было лишь, почему она принесла нам еду.

Прошло несколько дней. Корзина с едой снова появлялась каждое утро. Бабушка совсем перестала смотреть в нашу сторону. Она старательно отводила глаза и, едва войдя, быстро пятилась назад и закрывала за собой дверь. На моей голове был розовый тюрбан из полотенца, завязанный с таким расчетом, чтобы была видна стриженая часть моей головы, но если бабушка и замечала это, то намеренно не делала никаких комментариев. Мы равнодушно смотрели на ее приходы и уходы и даже не пытались спрашивать о маме. Те, кого наказывают с такой легкостью, хорошо усваивают урок и никогда не заговаривают первыми. Мы с Крисом пристально смотрели на нее, стараясь выразить взглядом ненависть и злобу, но наши глаза никогда не встречались.