Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

– Кори! – вскричала я. – Кори умер от отравления мышьяком? Мама говорила, это пневмония свела его в могилу!

– Да разве не могла она сказать нам все, что угодно? Как узнать, говорила ли она правду? Может, она даже не возила его в больницу. А если возила, значит доктора не заподозрили насильственной смерти, а иначе она была бы сейчас в тюрьме.

– Но, Крис, – возразила я, – мама не позволила бы бабушке кормить нас ядом! Я знаю, как она хотела заполучить эти деньги, и знаю, что она не любит нас, как прежде, но все равно она никогда не согласилась бы убить нас.

Крис отвернулся.

– Хорошо, давай поставим опыт. Мы накормим мышонка Кори кусочком обсыпанного сахарной пудрой пончика.

Нет! Только не Микки, ведь он доверял нам и любил нас, мы не могли сделать это. Кори обожал своего серого мышонка.

– Крис, давай поймаем другую мышь – дикую, которая не доверяет нам.

– Ничего, Кэти, Микки уже старый, да к тому же хромой. Ты же знаешь, как трудно поймать живую мышь. Много ли их осталось в живых после того, как они откусили кусочек сыра в мышеловке? А если мы оставим его на свободе, Микки все равно не выживет, он теперь ручной и зависит от нас.

Но я планировала взять его с собой.

– Взгляни на это иначе, Кэти: Кори умер, а ведь он даже не начал еще жить. Если пончики не отравлены, Микки останется жив, и тогда мы возьмем его с собой, раз ты так настаиваешь. Но мы должны выяснить это, должны убедиться. Ради Кэрри мы должны это знать наверняка. Посмотри на нее. Разве ты не видишь, что она тоже умирает? День за днем она приближается к могиле, и мы тоже.

На своих трех ножках он вприпрыжку подбежал к нам, волоча четвертую, хромую. Наш милый серый мышонок, он доверчиво покусывал палец Криса, прежде чем укусить пончик. Он откусил маленький кусочек и съел его. Он так верил нам, ведь мы были его родители, его друзья. Больно было смотреть на это.

Он умер не сразу. Он стал медлительным, равнодушным, апатичным. Позднее, похоже, он ощутил приступ боли и запищал. Через несколько часов он лежал на спинке, окоченевший, холодный. Розовенькие пальчики скрючились. Маленькие черные бусинки глаз потухли и потускнели. Итак, теперь мы знали… были уверены. Это не Бог забрал у нас Кори.

– Мы положим мышонка, а также два оставшихся пончика в бумажный пакет, и отнесем это все в полицию, – нерешительно произнес Крис, избегая моего взгляда. – Ну вот, – сказал он и повернулся ко мне спиной.

– Крис, ты еще что-то скрываешь… что?

– Позднее… когда мы уйдем отсюда. Пока что я сказал все, что мог, и хорошо, что меня не стошнило. Мы уйдем отсюда завтра утром, – сказал он, а я не могла говорить. Он взял обе мои руки и нежно сжал их. – Как можно скорее мы должны доставить Кэрри к врачу – и самих себя тоже.

Такой длинный день надо было еще прожить. Мы все приготовили, и ничего другого не оставалось делать, кроме как смотреть и смотреть телевизор в последний раз. Кэрри в углу, а мы оба на разных кроватях, так мы сидели и смотрели нашу любимую мыльную оперу. Когда она закончилась, я сказала:

– Крис, люди из мыльных опер похожи на нас, они тоже редко выходят из дома. А когда выходят, то мы этого не видим, только слышим об этом. Они сидят развалясь в своих гостиных, спальнях, кухнях, попивают кофе или глотают мартини, но никогда, никогда не выходят на свежий воздух у нас на глазах. И даже если и происходит что-то хорошее, они никогда не думают, что это окончательно, всегда случается катастрофа и разбивает их надежды.

Тут я каким-то образом почувствовала, что в комнате есть еще кто-то. Я задохнулась. Бабушка. Что-то в ее позе, в ее жестоких, суровых серых каменных глазах подсказало мне, что она стоит так уже давно. Она заговорила, голос ее был холоден:

– Какими философами вы оба выросли здесь, запертые от всего мира. Вы думаете, что преувеличиваете, вынося свое суждение о жизни; нет, вы не преувеличиваете. Вы оценили ее правильно. Такова она и есть. Никогда ничего не случается так, как бы вы хотели. И в конце концов вы всегда остаетесь в дураках.

Крис и я смотрели на нее, дрожа от озноба. Спрятанное солнце едва показалось в ночи. Она сказала свое слово и вышла, заперев за собой дверь. Мы сели на кровати, а Кэрри ссутулилась в своем углу неподалеку.

– Кэти, напрасно ты так испугалась. Она просто старается снова покорить нас. Может быть, к ней жизнь и несправедлива, но это не значит, что мы обречены. Давай отправимся завтра в путь, без больших притязаний, но все же с маленькой надеждой на счастье. И тогда мы не пропадем.