Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

Я говорила правду. Я знала, что Кори выздоровеет быстрее, если я буду с ним. Теперь я была его матерью, а не она. Ему не была нужна она, он хотел и звал только меня. Дети интуитивно очень мудры: они знают, кто любит их по-настоящему, а кто только притворяется.

– Кэти права, мама, – заговорил Крис и посмотрел ей в глаза без всякой теплоты. – Кори зависит от Кэти. Пожалуйста, разреши ей идти с ним, ее присутствие поможет ему скорее поправиться, и она сможет описать доктору все его симптомы лучше, чем ты.

Мама перевела на него пустой, стеклянный взгляд, как бы пытаясь понять его. Должна признаться, она казалась безумной, и ее глаза перебегали с меня на Криса, затем на мать, затем на Кэрри и вновь на Кори.

– Мама, – сказал Крис более твердым голосом, – разреши Кэти ехать с тобой. Я справлюсь с Кэрри, если это тебя волнует.

Конечно, они не взяли меня с собой.

Наша мама вынесла Кори. Его голова была откинута назад, колики сотрясали его тело, когда она шагала прочь, неся свое дитя, завернутое в зеленое одеяло, такое же зеленое, как весенняя трава.

Бабушка одарила меня злой и насмешливой улыбкой победительницы, прежде чем закрыть и запереть дверь.

Они бросили Кэрри, обездоленную, рыдающую, залитую слезами. Ее маленькие кулачки молотили меня, как будто я была в чем-то виновата.

– Кэти, я хочу с ним тоже! Пусть они разрешат мне! Кори никуда не ходит без меня… и он оставил свою гитару.

Потом, когда весь ее гнев был исчерпан, она упала ко мне на руки, рыдая:

– Почему, Кэти, ну почему?

Почему?

Это был самый главный вопрос нашей жизни. И это был худший и самый долгий день нашей жизни. Мы согрешили, и вот без промедления Бог послал нам наказание. Как быстро! Он следил за нами недремлющим и беспощадным оком, и он знал о нас все заранее, знал все, что рано или поздно мы совершим, совсем как бабушка.

Все стало как когда-то, когда у нас еще не было телевизора, который скрасил наши дни. Весь день подряд мы сидели, даже не включив телевизор, и ждали известий о том, что с Кори. Крис сел в качалку и протянул руки ко мне и к Кэрри. Мы обе сели к нему на колени, и он стал качаться туда-сюда, туда-сюда, скрипя половицами.

Не знаю, как Крис не отсидел себе ноги; мы пробыли у него на коленях очень долго. Потом я поднялась, чтобы позаботиться о клетке Микки, дать ему поесть и попить, и я подержала его, побаловала и сказала ему, что скоро его хозяин вернется. Я была уверена: мышонок понимает, что что-то неладно. Он не играл в своей клетке так беззаботно, как обычно, и, хотя я оставила дверцу открытой, даже не сделал попытки удрать, пошарить по комнате и заглянуть к Кэрри в кукольный домик, который так всегда соблазнял его.

Я приготовила еду, к которой мы едва притронулись. Когда мы кончили есть и убрали посуду, помылись и приготовились ко сну, мы все трое встали в ряд на колени у кровати Кори и обратили свои молитвы к Господу:

– Пожалуйста, сделай так, чтоб Кори поправился и вернулся к нам.

Я не могу припомнить, молились ли мы о чем-нибудь еще.

Мы спали, вернее, старались заснуть, все трое в одной кровати – Кэрри между мной и Крисом. Никогда ничего такого между нами не будет, никогда, никогда больше.

«Боже, пожалуйста, не наказывай Кори. Если Ты хочешь поразить меня и Криса за наш грех, мы и так уже наказаны, и мы не хотели делать этого, не хотели. Это просто произошло, и ведь только один раз… и ничего приятного в этом не было, о Боже, действительно ничего».

Занялась заря нового дня, хмурого, серого, полного угрозы. За спущенными шторами началась жизнь – для тех, кто жил на воле, невидимый для нас. Мы собрались в кучу, мучая себя все тем же вопросом, и, чтобы убить время, пытались есть и развеселить Микки, который был так печален без маленького мальчика, крошившего ему хлеб, чтобы приманить его.

Я переменила покрывала на матрасах с помощью Криса, одной мне было трудно снимать и вновь надевать на большой матрас эти стеганые тяжелые покрывала, а это необходимо было сделать, ведь Кори запачкал их.

Мы с Крисом застелили постели чистым льняным бельем, разгладили все складки и прибрались в комнате, а Кэрри в это время одиноко сидела в качалке, уставясь в пустоту.

Около десяти нам не оставалось ничего другого, как только сесть на кровать поближе к двери и уставиться на дверную ручку, ожидая, когда она повернется и войдет мама с известием для нас. И действительно, скоро пришла мама. Глаза ее были красны от слез. Позади нее – бабушка, высокая, прямая, стальной взгляд, никаких слез.