Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

И матерей…

Мы убегаем в любой день, как только мама скажет, что будет отсутствовать весь вечер; она лишится также и своих ценностей, какие мы сможем прихватить. Мы не поедем назад в Гладстон. Туда уже пришла зима, которая продлится до мая. Мы поедем в Сарасоту, где живут циркачи. Они известны своей добротой к тем, кто приходит из неизвестности. Когда Крис и я достаточно привыкли к высоте, к крыше и множеству веревок, привязанных к балкам чердака, я весело сказала Крису:

– Мы будем давать представления на трапеции.

Он усмехнулся, обдумывая эту смехотворную идею, и его ответ был вдохновляющим.

– Ей-богу, Кэти, ты будешь выглядеть великолепно в блестящем розовом трико.

И он стал петь: «Она летит сквозь воздух в абсолютном покое, молодая красавица на летящей трапеции…»

Кори вскинул голову. Его голубые глаза широко открылись от страха.

– Нет!

А Кэрри сказала более искушенным голосом:

– Нам не нравятся ваши планы. Мы не хотим, чтобы вы упали.

– Мы никогда не упадем, – сказал Крис, – потому что мы с Кэти – непобедимая команда.

Я уставилась на него, вспоминая ночь в классе, а потом на крыше, когда он прошептал: «Я никогда никого не буду любить, кроме тебя, Кэти. Я знаю это… у меня такое чувство… только мы – всегда». Я небрежно рассмеялась: «Не будь глупым. Ты не любишь меня так. И тебе не надо чувствовать за собой вину или стыд. Это была и моя вина. Мы можем притвориться, что этого никогда не случалось, и сделать так, чтобы этого никогда не случилось снова». – «Но, Кэти…» – «Если бы у нас был кто-нибудь, помимо друг друга, мы бы никогда, никогда этого не почувствовали». – «Но я хочу испытывать это к тебе, и мне уже поздно любить кого-то другого».

Какой старой я себя чувствовала, глядя на Криса, на близнецов, на то, как он строит планы для всех нас, так продуманно рассуждая о побеге. Утешая близнецов, давая им мир, я знала, что мы принуждены будем делать все, чтобы заработать на жизнь.

Сентябрь сменился октябрем. Скоро должен был пойти снег.

– Сегодня ночью, – сказал Крис, когда мама ушла, поспешно распрощавшись и даже не оглянувшись на нас в дверях. Теперь она с трудом могла смотреть на нас.

Мы вложили одну наволочку в другую, чтобы сделать их крепче. В этой сумке Крис собирался унести все ценные мамины украшения. У меня были уже две упакованные сумки на чердаке, куда мама теперь не наведывалась.

К концу дня Кори начало рвать снова и снова. В шкафчике с лекарствами мы не нашли ничего против желудочного расстройства.

Ничто из того, что мы применяли, не могло избавить его от страшной рвоты, от которой он становился бледным, плакал и дрожал. Он обнял меня за шею и прошептал:

– Мама, мне плохо.

– Что я могу сделать, чтобы помочь тебе? – спросила я, чувствуя свое бессилие и неопытность.

– Микки, – слабеющим голосом прошептал он. – Я хочу, чтобы Микки спал со мной.

– Но ночью ты можешь придавить его, и он умрет. Ты ведь не хочешь, чтобы он умер?

– Нет, – растерялся Кори.

А затем эти ужасные рвотные позывы начались вновь, он весь дрожал от озноба у меня в руках. Волосы упали ему на потный лоб. Он с отсутствующим видом смотрел своими голубыми глазами мне в лицо и звал, снова и снова звал свою мать:

– Мама, все мои косточки болят.

– Ничего, – успокаивала я его, перенося обратно на кровать, где я могла бы переменить ему пижаму. Чем его только рвет, ведь в животе у него, должно быть, ничего не осталось? – Крис тебе поможет, не беспокойся.

Я легла рядом с ним и обняла его слабое дрожащее тельце.

Крис за своим письменным столом рылся в медицинских справочниках, стараясь по симптомам Кори определить ту таинственную болезнь, которая поражала всех нас время от времени.

Ему было теперь почти восемнадцать, но как же далеко было ему до настоящего врача!

– Не уходи, не оставляй нас с Кэрри! – умолял Кори. Он плакал все громче и громче. – Крис, не уходи! Останься!

Что он имел в виду? Он хотел, чтобы мы убежали? Или был против того, чтобы мы пробирались к маме в комнату и воровали? Почему мы с Крисом были так уверены, что близнецы редко обращают внимание на то, что мы делаем? Конечно, и он, и Кэрри знали, что мы никогда не уйдем и не покинем их – да мы скорее умрем, чем сделаем это. Маленькое существо, одетое в белое, как тень, подобралось к кровати и тихо стояло, уставясь большими голубыми глазами на своего брата-близнеца. Она была едва трех футов ростом. Она была стара, и она была ребенок, она была как маленький нежный цветок, заключенный в душном темном доме, чахлый, вянущий цветок.