Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

– Можно мне, – начала она старательно (так, как мы пытались научить ее, ведь она все время пренебрегала правилами грамматики, но в эту знаменательную ночь она старалась изо всех сил), – можно мне спать рядом с Кори? Мы не будем делать ничего плохого, грешного или запрещенного. Мне просто хочется быть рядом с ним.

Пусть придет бабушка и сделает самое худшее! Мы положили Кэрри в кровать рядом с Кори и затем присели с Крисом по разные стороны большой кровати, и сердца наши разрывались, но мы не могли ничего, только смотреть, как Кори метался и задыхался и плакал в бреду. Он звал своего мышонка, и маму, и папу, он звал Криса и звал меня.

Слезы сбегали за ворот моей ночной рубашки, и я видела, что Крис тоже в слезах.

– Кэрри, Кэрри, где Кэрри? – все спрашивал Кори, даже после того, как она заснула.

Их бледные лица были всего в нескольких дюймах друг от друга, и он смотрел прямо на нее, но не видел. Когда я мельком взглянула на Кэрри, мне показалось, что она выглядит лишь чуть-чуть получше, чем он.

Наказание, подумала я. Бог наказывает нас, Криса и меня, за то, что мы сделали. Бабушка предупреждала нас, каждый день предупреждала, еще до того, как выпорола нас.

Всю ночь напролет Крис читал одну медицинскую книгу за другой, пока я не встала с кровати близнецов и не принялась мерить шагами комнату. В конце концов Крис поднял свои покрасневшие, воспаленные глаза.

– Пищевое отравление – молоко. Оно, должно быть, кислое.

– Судя по вкусу и запаху, нет, – пробормотала я.

Я всегда тщательно обнюхивала и пробовала все, прежде чем дать близнецам или Крису. По некоторым причинам я считала, что мои вкусовые ощущения острее, чем у Криса: ему все нравилось и он готов был есть все подряд, даже прогорклое масло.

– Тогда гамбургеры. У них был странный вкус.

– По-моему, нормальный.

И ему они тоже казались прекрасными, ведь он съел половину порции Кэрри и все гамбургеры Кори, который не ел весь день.

– Кэти, я заметил, что и сама ты едва ли что съела за день. Ты почти такая же худая, как близнецы. Она же приносит нам достаточно еды. Ты не должна ограничивать себя.

Когда я нервничала, или расстраивалась, или волновалась (а сейчас все эти три состояния были при мне), я начинала балетные упражнения, и вот, держась за буфет, как за поручень, я принялась выдавать плие, постепенно разогреваясь.

– Ты что, не можешь без этого, Кэти? От тебя уже кожа и кости остались. И почему ты сегодня не ела? Ты что, тоже заболела?

– Но Кори так любит пончики, а мне ничего другого не хотелось. Ему они нужнее.

Ночь продолжалась. Крис опять взялся за чтение своих медицинских книжек. Я дала Кори глоток воды, его тут же вырвало. Я умывала его холодной водой не меньше чем дюжину раз и три раза переменила ему пижаму, а Кэрри все спала да спала.

Заря.

Солнце взошло, а мы все еще старались выяснить, отчего заболел Кори. Тут вошла бабушка, таща корзинку с продуктами на сегодняшний день. Не говоря ни слова, она закрыла дверь, заперла ее, положила ключ к себе в карман и направилась к маленькому столику. Она вытащила из корзины огромные термосы с молоком, термосы поменьше с супом, затем обернутые в фольгу пакеты с сэндвичами, жареными цыплятами, миски с картофельным или капустным салатом и в довершение пакет с четырьмя обсыпанными сахарной пудрой пончиками.

Она повернулась к двери. Сейчас она уйдет.

– Бабушка, – сказала я торопливо.

Она не взглянула на Кори. Не видела.

– Я с тобой не разговариваю, – холодно сказала она. – Дождись, пока я обращусь к тебе.

– Я не могу ждать! – сказала я, чувствуя нарастающий гнев. Я вскочила со своего места около Кори и приблизилась к ней. – Кори заболел! Его рвало всю ночь и вчера весь день. Ему нужен доктор, ему нужна мама.

Она не взглянула ни на Кори, ни на меня. Она прошествовала за дверь, и затем щелкнул замок. Ни слова в утешение. Ни слова о том, скажет ли она маме.

– Я отопру дверь, выйду и найду маму, – сказал Крис.

Он так и не раздевался всю ночь.

– Тогда они узнают, что у нас есть ключ.

– Да, тогда они узнают.

Как раз в этот момент дверь отворилась. Вошла мама, за ней следовала бабушка. Они вместе склонились над Кори, трогая его влажный, холодный лоб. Глаза их встретились. Там, в углу, они шептались, приблизившись друг к другу и поглядывая время от времени на Кори, который лежал тихо. Так лежат при смерти. Только грудь судорожно вздымалась. Из его горла вырывались хриплые, булькающие звуки. Я подошла и вытерла капельки влаги с его лба. Странно: его бил озноб и в то же время он потел.